Старик удивленно смотрел на девушку и, не скрывая брезгливости, старался высвободить из ее рук свои.
— Ты что, дочка? Чего ты хочешь-то, не пойму!
— Прости, дядя Исфендияр. Прости, ради бога! Виновата я перед тобой. Напоили меня вчера бабы. Вот я и наговорила… А ты… а с тобой случился припадок!..
Старик вздохнул.
— Припадок — что?.. В припадке ты не повинна… Тут болезнь виновата. Я тебе, дочка, другого простить не могу! — Он невольно взглянул на Хаджи, подумал секунду и решительно обернулся к девушке: — Пойдем! Покажешь мне письма!
— Какие, дядя Исфендияр?!
— Те, что в сундуке заперты!
Свет, падавший из окна, был достаточно ярок, чтоб увидеть, как побледнела Милли.
— Кто тебе сказал про них, дядя Исфендияр?..
— Кто бы ни сказал! Пойдем, дочка!.. Я должен прочитать письма!
— Не нужно! Не надо тебе их читать! Не надо!..
У Исфендияра перехватило дух. Сердце замерло и рванулось, подстегнутое острой болью…
— Показывай письма!
— Нет, нет! — Она в исступлении трясла головой.
— Давай ключ! Давай, тебе говорят!
— Дядя Исфендияр! Не надо! Это плохие письма! Плохие!
Старик стоял перед девушкой, переминаясь с ноги на ногу.
— Никому их не покажу! Никому!
Исфендияр взял девушку за руки, отнял их от лица и несколько мгновений молча глядел ей в глаза. Глаза были красные, мутные от слез и от вчерашнего хмеля, но он, старый, умный человек, не мог не видеть их ясной, прозрачной чистоты.
— Никому! Никому! Я сожгу их! — уже шепотом повторила Милли.
— Так… — чуть слышно сказал Исфендияр, с трудом переводя дух. — Значит, там… — Он не договорил.
Милли снова закрыла лицо руками и бросилась куда-то в темноту, меж домами…
Сразу позабыв и Хаджи и все, что перед этим произошло, Исфендияр сделал было несколько шагов за девушкой, потом повернулся и, тяжело волоча ноги, медленно пошел к дому…
…Окно было распахнуто настежь, на подоконнике горела семилинейная лампа. На балконе, под самой крышей, сонно посвистывали ласточки… Сколько времени просидел он под тополем, касаясь лопатками его шершавой коры, Исфендияр не знал… Издали, оттуда, где была железная дорога, послышался знакомый перестук колеи — шла дрезина. Старик даже не взглянул в ту сторону.
Кто-то неслышно приблизился и остановился возле колодца. Посидел несколько минут, встал…
Старик обернулся.
— Уходишь?
— Надо идти, дядя Исфендияр… Спокойной ночи…
— Постой, сынок… подожди. Принеси-ка мне саз… Он там, на стенке…
