На что Дануха нисколько этому не удивляясь, и недолго думая, отправила и веник следом за горланящей птицей, тоже заорав на неё:
— Эт я твоей маме нажалуюсь, дрянь. Всё скажу в каку гадку, да постылу птицу ты выросла.
Тут сорока пропала куда-то, а вместо неё в куте Сладкая нарисовалась. Худая как жердь, с лицом чёрным, не то грязным, не то закопчённым. Дануха и не удивилась ей, наперёд зная, что подруга у неё сегодня вроде как за плакальщиц[16]у. Тут как по команде Сладкая и зарыдала, да запричитала, да вся слезами залилась. Всех помянула, каждого. Начиная с поскрёбышей с посикухами сожжёнными, пацанов всех ватажных, да мужиков артельных и кончила всеми бабами её рода кровного, кого Дануха помнила. А все бабы, что из Дедов, уж за столом сидят и все как одна на Дануху глядят. Тут мама молодая и красивая тихонько так говорит, как дитя малое убаюкивает:
— Данушенька, девченюшенька. Ты Сладкую-то послушай. Она от нас всех тебе в помощь будет. Она ж нам родная по крови в третьем колене — поколени. Вот баба Кубушка общая ваша, — и она показала на какую-то не знакомую для Данухи бабу, одинаковых размеров, что она, что Сладкая при жизни.
— Будь здрава, Кубушка, — поздоровалась с ней Дануха.
— Да как же мне здравствовать, коль я своё давно отжила? — весело спросила Дедова баба.
Данухе вдруг стало стыдно, за свой ляп. Она лихорадочно вспоминала, как же можно ещё поздороваться в этом случае, но Кубушка, родня третьего колена, прервала её мытарства.
— Да ты не тужься. Выгляни-ка лучше на двор. Глянь, что там творится.
Дануха зачем-то вытерла руки о подол, будто они мокрые, а на Дедовой седмице воды касаться то нельзя. Вспомнила об этом, опять стушевалась, как девка молодуха и открыв входную шкуру, поднялась из землянки на площадь и остолбенела. Вокруг было лето вместо зимы. И повсюду, куда глаз дотягивался, стояли Деды: мужики, бабы, дети малые, колдуны белые с посохами. Вся площадь, огороды, весь склон Красной Горки и на самой верхотуре. И весь берег реки был забит Дедами. И на том берегу не сметное количество. Дануха даже представить себе не могла такого множества. Все они стояли молча, смотря Данухе прямо в душу. У бабы аж мурашки по спине побежали. Глаза её заполнились слезами, и она низко поклонилась им всем в пояс на все четыре стороны. А тут, пока кланялась, услышала, в полной тишине, вроде как кто плещется в реке, но удивиться тому, что кто-то в эти дни касается воды не успела. Глянув на реку, она опять остолбенела. По реке скакали кони. Прямо по спокойной глади воды. Да кони не простые, а водяные. А вместо конских голов у них были тела Речных Дев по пояс. А у Дев тех ещё и руки были и них они держали луки натянутые. Подскакали эти кони-девы к берегу и тоже встали как влитые, и так же Данухе в душу заглядывают.
