Прервать Ню на полуслове не позволяло воспитание, оставалось включить поганый ящик. И сделал я это, как оказалось, очень вовремя! Во всю ширину плазменного экрана по Тверской несли плакаты: «Требуем отмены третьего закона Ньютона!» и «Только вместе мы одолеем энтропию!» Я, правда, предлагал заклеймить позором еще и Гей-Люссака — как не крути, а он гей, — но лидеры прокремлевской молодежной организации на такое не решились. То ли вспомнили про пресловутую политкорректность, то ли, что вернее, не позволили старшие товарищи по партии. Хотя сами ставили передо мной задачу сплотить молодежь и одновременно отвлечь ее от политики. Феликс, он с ними вась-вась, так прямо и сказал: в верхах считают, пора готовить смену! Старшее поколение уйдет, а привычка любить власть и коллективно радоваться останется. Хаксли и Замятина те, кто у руля, естественно, не читали, но понимали, если попытка строительства коммунизма была утопией, то современная Россия — это классическая антиутопия в духе Оруэлла. Ну а мне что, мне до их возни дела нет, я в области креатива профессионал. Сказали что-нибудь эдакое предложить, я марш протеста против несправедливых физических законов и придумал! Как говорится: прокукарекал, а там хоть не рассветай. Но до того, чтобы нацепить на рукава повязки с местоимением «Мы», юные недоумки дошли своими мозгами, если, в чем я сомневаюсь, таковые наличествуют.
Смотрел, как они гордо вышагивают, и думал, что этот сюжет в федеральных новостях — моя личная победа, но ничего даже отдаленно напоминающего радость не испытывал. И вообще, чувствовал себя опустошенным и изломанным, сплошь состоящим из углов, как будто сошел с картины шутника Малевича. Нюське о полагающемся гонораре за реализованную идею говорить не стал, хотя стоило бы, наверное, сказать ей что-нибудь приятное. Да и вообще что-нибудь сказать, прежде чем она бросила трубку.
Пришлось вставать и тащиться на кухню за бутылкой. Не потому, что алкоголик, — поговорив с моей женой, даже мать Тереза потянулась бы к стакану. Не поздравлял себя с успехом и не скорбел, просто выпил граммов пятьдесят, и все. На дне еще оставалось немного водки, но больше не хотелось. Душно было, как бывает перед грозой. Из распахнутого окна тянуло жаром, словно из двери сауны. Лето выдалось тягостным, и не только из-за бьющего все рекорды пекла. Трудно было отделаться от ощущения нереальности происходящего. Город погрузился в серую мглу и напоминал бы старушку Англию, если бы не першение в горле и привкус гари на губах. От нее не было спасения. Набившись в соты тысяч и тысяч квартир, она заползала во все щели, угрожающе шевелилась по углам. Удушливое, налитое по крыши домов марево колыхалось в лабиринте зачумленных улиц. Люди спали голыми, потому что не могли снять кожу. На волглые простыни струились потоки липкого пота, так что чудилось, будто по телу кто-то ползает. Народ дурел от набитой под крышку черепа ватной невнятности. Хотелось куда-то бежать, спрятаться от зноя и от себя, хотелось порвать в клочья подступивший вплотную морок. Грозы хотелось, очищающего душу ливня, ожидание его было хуже всякой пытки, хотелось… да что там скрывать, хотелось начать жить с чистого листа…
