Иван Степанович и Тимофей Спиридонович смотрели на меня с досадой от несбывшихся надежд. Они понимали, что я говорю так не случайно, что со мной уже «поработали», кое-чего предложили, но ничего поделать не могли.
— А, может, все-таки было не совсем так? — вкрадчиво, с последней надеждой, спросил меня Иван Степанович. — Может, все было по-другому? И ремонта никакого не было. И никакой участок никто не огораживал. А кран-балка просто взяла и упала. А упала она потому, что разгильдяи с отдела техники безопасности забыли вовремя проверить ее крепления. Может, все было именно так, а?
— Нет, — решительно сказал я. — Все было так, как я рассказал.
— Согласны ли Вы официально засвидетельствовать, что на Вас не оказывалось никакого давления со стороны руководства завода с целью скрыть истинные обстоятельства этого происшествия? — строго спросил Тимофей Спиридонович. — Что Вас ничем не запугивали, и не обещали какой-либо выгоды, если Вы предоставите нам недостоверную информацию?
Я поймал себя на мысли, что он в этот момент чем-то похож на судью. Мол, клянетесь ли Вы говорить правду, только правду, и ничего, кроме правды?
— Клянусь, — сказал я вслух.
— Чего? — переспросили проверяющие.
— То-есть, согласен, — поправился я.
Иван Степанович и Тимофей Спиридонович посмотрели друг на друга, тяжело вздохнули, и принялись излагать мое объяснение на листке бумаги. Я понимал их расстройство. От одного уплыл новый телевизор, от другого — ремонт квартиры. С таким объяснением, которое я дал, им с Петра Филипповича и рубля не стрясти. Так что уйти с завода им придется не солоно хлебавши.
Через час после того, как представители инспекции по труду с печальными глазами вышли за проходную, мне позвонили из бухгалтерии и попросили зайти за премией. Петр Филиппович распорядился, объяснили они.
Походы по магазинам, предпринятые мной после окончания рабочего дня, совершенно вывели меня из равновесия. Я чувствовал себя полным идиотом. Я слишком долго не покупал обновку в модных магазинах, предпочитая посещать вещевые рынки, где было подешевле. Поэтому, заходя в магазин, я чувствовал себя, что называется, не в своей тарелке. Мою неуверенность усиливало то, что для визита в солидный магазин я был неподобающе одет. Едва я заходил, как за мной тут же начинал пристально наблюдать охранник, не стащу ли я чего. А продавцы-консультанты, оглядев меня с головы до ног, улыбались мне весьма натужно, и отвечали на мои вопросы только ввиду служебных обязанностей. Что они в этот момент обо мне думали, упоминать не буду. Слово «крестьянин» было самым мягким из всего перечня терминов, которыми они мысленно меня награждали.
