— Война уже лет двенадцать как кончилась, — успокаивает она мужа.
— А тебе не померещилось?
— К счастью, померещилось тебе, а не мне.
Она садится в постели, растирает окурок на блюдце, пока он не превращается в кашицу.
И, забыв о том, что может разбудить детей, громко:
— В конце концов… Где он, этот конец-то? Где? Как я посмотрю, дело идет опять к фашизму. Не к тому шутовскому, что был раньше, а похитрее — к современному. Вот конец, который мне видится. Вот тогда связь будет ясна. А то шумим по поводу полупобед, расстраиваемся (но не слишком) из-за полупоражений, приспосабливаемся к полусвободе. На дно не идем, но и к цели не плывем. Держимся на поверхности, и только. Ты спишь?
Она протягивает руку, нащупывает высокий, крепкий лоб мужа, взъерошивает ему волосы.
— Послушай, мне надо кое о чем тебя спросить.
Молчание.
Она убирает руку, нашаривает «Минерву». Торопливо отрывает спичку, но в спешке роняет ее куда-то в складки пододеяльника. Отрывает другую, зажигает.
Маркантонио, вздрогнув, вскакивает:
— Сегодня пятница?! — Сразу придя в себя, хмыкает.
Сильвия: — Потерпи немножко, только скажу одну вещь и оставлю тебя о покое.
— Закурить, что ли?
— Всего два слова.
Откидываясь на подушку:
— Пожалуй, закурю.
— Помнишь, позавчера, на остановке восьмого номера я тебе говорила, что хочу кое-что тебе сказать, но что это не к спеху. Я хотела поговорить с тобой о…
— О Гавацци, — подсказал, зевая, Маркантонио.
— Удивительный человек! Как ты все помнишь?
— Ну, давай, давай!
— Так вот. — Сильвия все еще не решается. — Худо дело с Гавацци.
— Гм-м. Все толстеет?
— Я говорю об «Авангарде». Ты спишь?
— Почти.
Сильвия (снова чиркнув спичкой, держит ее, пока не обжигает пальцы. Торопливо): — У нее есть какой-то план, но она ни с кем не делится, решила все делать сама. Это неправильно. Это значит встать на путь интриг. Уж если профсоюзный работник…
— Попробуй уснуть.
— Она — настоящий человек. Упорнее нас всех. Себя не жалеет. И все же… Ты спишь?
— Засыпаю.
— Я больше за нее голосовать не буду. Она ведет себя не как профсоюзная активистка, а как игуменья. Понимаешь, что я хочу сказать?
Молчание.
Огорченно: — Ты спишь.
Сильвия прильнула к мужу.
— Знаешь, что я думаю? Такие, как Гавацци, больше не нужны. Такие, как Дза-нотти, Брамбиллоне, Маркантонио, Сильвия, — тоже. Нужны новые люди, которые только начинают жить, у которых нет за плечами того… той…
Она шепчет эти слова еле слышно, а сама бессознательно все теснее и теснее прижимается к мужу.
