Само место можно найти, потому что могила дяди Джакомо была в первом ряду, в промежутке между скамейкой и железной урной для бумаги и высохших цветов. Но именно здесь, прямо как нарочно, чернеет одна из новых могил, вырытая, судя по свежей земле, всего несколько часов назад. На совсем небольшой, даже не мраморной тумбе — фотография юноши в рубашке с отложным воротничком. На тумбе провернуты четыре дырочки, чтобы укрепить доску с надписью, но, видно, доска еще не готова, или шурупов не захватили, так что могила пока без имени.
Карла (уставившись на чужую, безымянную могилу, уже с раздражением и досадой): — Сам виноват: «Раз я родился в Милане, то и на том свете останусь миланцем…» Будто миланец — это профессия или звание какое!
Аделе: — Как подумаю, что и после смерти придется квартплату платить…
Карла (вдруг разволновавшись): — Да разве дело в плате? (Закрыв лицо руками, плачет. Но не хочет, чтобы видели ее слезы: смахивает их, прижимает руку к носу.)
Сестра (утешая): — Карла, милая, не расстраивайся. Они же его не выбросили, а просто перенесли в другое место. Можно справиться куда. Я знаю, такой случай был с двоюродной сестрой, то бишь с золовкой…
— Я положилась на ребят. Говорю: письмо пришло с кладбища, вскройте, посмотрите, в чем дело. А потом — из головы вон… — Совсем сникнув — Десять лет жизни… Легко сказать! Десять лет…
Она больше не сдерживает слез. Плачет беззвучно, только иногда хлюпает носом. Волосы растрепались. Теперь лицо ее, обрамленное распущенными волосами, похоже на те прекрасные лики скорбящей, которые рисуют художники. И только рука с лиловыми прожилками и распухшими суставами, изборожденная глубокими морщинами, говорит, какую долгую и трудную жизнь она прожила!
Марианна подошла поближе, скорее растерянная, нежели взволнованная. Она глядит на плачущую тетку, на фотографию юноши, смотрит и не видит. Так бывает, когда, войдя в дом покойника, приблизившись к смертному одру, чувствуешь: надо что-то сказать, а что?.. Он, если бы мог пошевелить губами, знал бы, что тебе сказать, а ты — нет. Марианна смотрит и не видит ни сотрясающейся от рыданий тетиной груди, ни гордой шеи юноши и, по существу, ни о чем не думает. Единственное, что приходит ей в голову: «Нечего здесь больше торчать».
Она даже не заметила, как тетя Карла взяла ее под руку. Почувствовала только, когда та повисла на ней всей тяжестью, а заскорузлую ладонь положила на Марианни ну руку, плотно ее сжала, сплетя свои пальцы с ее пальцами.
