Сольвейг, чуть не плача, крепко сжала отцовскую руку.
— Так вот почему у тебя правая нога короче левой! — выдохнула она. — Но ты все еще высок, как сосна. И это не идет тебе на пользу. Одному Одину известно, сколько раз ты уже набивал шишки о притолоку.
— Знаю, — ответил отец. — Я — один из тех громадных ледяных гигантов, о которых всегда рассказываю тебе. А вон там, посмотри, прямо около того холма, твой дядя…
— Эскиль! — воскликнула Сольвейг.
— Любимый брат твоей матери. Один вражеский воин ударил его мечом, а другой отрубил ему правую ногу.
Сольвейг поморщилась, словно от боли.
— Ему было всего восемнадцать. Той осенью он собирался жениться. — Лицо Хальфдана исказила гримаса. — Так на чем я остановился? Ах да, оборона… Харальд был изранен куда хуже меня. Стократ хуже. Воины Кнута повалили его на землю. Одна стрела торчала у него между ребер, другая прошла через живот. Из раны сочилась кровь, и зазубрины не давали выдернуть стрелу, не причиняя лишней боли. Но Харальд скорее бы сам убил себя, чем дал сделать это шведам. Он просто схватился за древко и вырвал стрелу вместе с наконечником у себя из живота. Потерял при этом добрую половину крови и часть кишок вдобавок. Тогда я подозвал старого Рогнвальда — он был одним из ярлов короля — и сообщил ему, что мне ведом неприметный хутор в чаще леса…
— Наш дом? — отозвалась Сольвейг.
Хальфдан кивнул:
— Безопасное укрытие.
Девочка покачала золотистой головой и в восхищении уставилась на отца.
— Ты бы поступила так же, Сольва. Я не знаю, как нам удалось — седовласому Рогнвальду и мне с моим перерезанным сухожилием, — но мы то ли донесли, то ли доволокли его. — Хальфдан нахмурился. — Я мало что помню, кроме того, сколь много это для нас значило. Это было важнее всего. Да, я помню это. И еще боль.
— И я помню, — откликнулась Сольвейг. — То есть помню лишь наполовину. Вы с Астой поссорились, потому что ей не хотелось оставлять Харальда у нас.
— Она боялась за Кальфа и Блуббу.
— Боялась! — воскликнула с презрением Сольвейг. — А помнишь пословицу, что ты мне рассказал?
— Да, — промолвил Хальфдан. — Для того, кто выходит из дома, бесстрашие лучше боязливости. И длина моей жизни, и день моей смерти были определены давным-давно.
— Так и есть, — сказала его дочь.
— Она и за тебя боялась, Сольва.
Девочка фыркнула:
— Как сейчас вижу: Кальф и Блубба растягивают холщовое полотно между стропилами, а ты кладешь Харальда себе на плечо и кое-как поднимаешь его по лестнице.
