— Ну, давайте, казачата, вечерять… Ничего, ешьте, ешьте, всем хватит. Сейчас еще принесут.
И принесли. Принесли и ряженки, и каймака, и сала, и хлеба. Андрею и сейчас кажется, что никогда: ни раньше, ни после — ему не приходилось есть такой мягкий хлеб и пить такое вкусное молоко.
А когда женщины, уложив детей на золотистой соломе и потихоньку всплакнув над горестной судьбой осиротевших ребят, разошлись, в школу пришли председательша колхоза и парторг — пожилой казак с пустым правый рукавом рубахи, засунутым за пояс. Почти всю ночь в учительской шел совет: что делать с ребятами?
— Милая ты моя Катенька, — говорила председательша. — Да казачки в одночасье разберут твоих ребят, только ведь дальше глядеть–то надо… Детишек спасать надо, а к нам того и гляди гитлеры нагрянут. Веди ты уж ребятишек до города. Бричку, если надо, еще дадим.
От брички тетя Катя не отказалась, хотя дедушка Павел и сказал, что поедет с детьми дальше. И все же места даже в двух бричках всем, конечно, не хватило.
Чуть свет Васька и Рыжик были уже запряжены. Дети поднимались с трудом. Многие плакали, просились в бричку, жаловались, что очень болят ссадины на ногах.
Андрей не помнит, сколько дней шли они до областного города. Все дни были похожи один на другой: тяжелый ранний подъем, мучительный путь по раскаленной степи, ночевки в школах или сельских клубах, сердобольные казачки с горшками молока и караваями пышного белого хлеба. Ребята почернели, одежда их превратилась в лохмотья. Даже борода у дедушки Павла еще больше взлохматилась и поседела. Только тетя Катя сумела как–то сохранить свою строгую опрятность.
С последней ночевки перед городом тетя Катя сумела дозвониться до облоно и попросила выслать за ребятишками машину:
— Измучились. Многие совсем идти не могут…
В числе этих многих был и Андрей. Прячась от самолета в кювет, он ударился о что–то твердое, разбил колено. Не сразу сказал об этом. Рана загрязнилась, воспалилась. Андрей вспомнил, как, перевязывая ему ногу, тетя Катя украдкой вытирала уголки глаз.
До города было еще далеко, когда растянувшуюся детскую колонну встретили три грузовые машины. Из кабин передней вылез суровый черноволосый мужчина и, протягивая Екатерине Сергеевне руку, представился:
— Кузнецов. Размешайте ребят по машинам. А вы что намерены делать? — повернулся он к деду Павлу.
— А я что? Поворочу оглобли и — домой…
В городе машины остановились прямо у столовой. В пустом, чисто убранном зале столы были уже накрыты, и официантки в белоснежных фартуках и наколках встревоженной стайкой стояли у буфета и смотрели, как проголодавшиеся ребята набросились на горячий борщ. Из столовой Кузнецов повел детей в какое–то трехэтажное здание. Туда, в большой зал, уставленный рядами стульев, трое мужчин вносили большие коробки с детской одеждой. Кузнецов распорядился:
