В доме всегда пахло кочегаркой, машинным залом, ремонтной мастерской. Потолок и стены закопчены, и, если кому-нибудь в голову пришла бы идея заняться утренней гимнастикой и устроить бег на месте, с потолка и стен посыпался бы мягкий черный пух, лохмотья копоти, этакий черненький новогодний снежок.
Все полки, стеллажи и полочки были заставлены минералами, моржовыми клыками, чучелами леммингов, песца, лисицы и птиц: полярной совы, белого гуся, разных видов чаек, гаги, гагары, топорка, куличка, поморника. Два черепа медведя скалили зубы из угла.
Книги были лишь по специальности — охотоведение, природа, учебники по таксидермии, климату Арктики, течениям северных морей и другие, изданные Гидрометеоиздатом.
— Не присылают нам художественной литературы, — жаловался он постояльцам. — Вот и читать нечего. Ни в магазине ничего нет, ни в библиотеке — который год закрыта. У полярников есть библиотека, там можно брать.
Но одна книга у него все же была, подарок Христофора Кучина: добыл тот ее по случаю в букинистическом магазине на Арбате за семь рублей пятьдесят копеек. Вот эту единственную книгу и читал долгими пурговыми темными ночами Ояр. Винтер читал и удивлялся описанной там южной жизни, такой непохожей на северную, и решал про себя никогда не приезжать на юг.
Это был пятый том собрания сочинений Клода Фаррера, «Окоченевшая любовница» издательства «Современные проблемы», Москва, 1927 год, перевод с французского М. Коваленской и Г. Павлова.
«Нам бы эти проблемы», — вздыхал Винтер.
И тайно мечтал о том времени, когда он распрощается с островом и приедет в город Магадан. Любил он этот город больше Риги. Приедет и сбросит северные доспехи, наденет костюм и галстук, выйдет на улицу, а навстречу ему она — юная акселератка, длинноногая и веселая, молодая и свежая, как утренняя рижанка двадцати неполных лет. Что скажет он ей, он, закоренелый холостяк? А что можно говорить в таких случаях? Не знает Винтер… И ни в одном учебнике по охотоведению эта ситуация не предусмотрена. Может, у Фаррера есть что-нибудь на этот случай? Открывает страницу, читает: «Ее мордочка была бледнее рубашки на фоне светлого шелка ее волос», переворачивает страницу, опять про то же: «Она — само очарование, может быть, немножко бледновата, но, впрочем, это дело вкуса…» Нет ничего про полярную ночь, пургу и трудовой энтузиазм. Откладывает Винтер занимательное чтение и думает: «Вот не уезжаю я отсюда, да и вообще не уеду… Что я там с деньгами своими делать буду, если робею и двух слов связать не могу».
