Был он небольшого; роста, широк в плечах, под свитером угадывались железные мускулы. Никто никогда не дал бы ему его шестидесяти, если бы не блестящая, совсем без единого волоска голова и коричневое морщинистое лицо, навсегда обветренное и задубелое. Из-за этих морщин казалось, будто он всегда улыбается. А когда он улыбался, становились видны сразу его небесной голубизны лучистые детские глаза, и во рту ни единой щербинки, зубы ровные и белые как лед, на зависть любому тридцатилетнему.
Зверолов Игнатьич нездешний. Таежный человек, он промышлял рысь и уссурийского тигра. Пресса была к нему щедра и ласкова, два фильма о нем сняли, но он был к славе равнодушен, потому что дело свое любил и другого не знал.
Сюда на остров его командируют уже в третий раз на отлов медвежат для зоопарков страны и за рубеж, летом он тоже бывает тут — отлавливает моржат. Закончив дело, снова улетает в свою тайгу. Помнят его на острове, любят — вот и Ноэ сразу узнала.
Пока мужчины устраивались в комнате, Ноэ успела одеться и тихо выскользнуть на улицу.
— Куда она? — спросил Чернов.
— В магазин… — ответил Машкин.
— Так у нас есть, зачем?
— Нет, она за мясом. В доме хлеб да колбаса… по-холостяцки.
— Гм, гм… — засмеялся Чернов, — так уж по-холостяцки?
Игнатьич улыбнулся:
— Ладно уж… давайте за встречу… давно, чай, не виделись.
Машкин принес теплую, из духовки, колбасу — остатки завтрака, нарезал хлеб. Чернов достал бутылку спирта из экспедиционного запаса.
Появились железные кружки и один на всех ковш холодной воды.
А тут Ноэ вернулась с куском оленьей туши на плече, а с ней Нанук. Впереди себя нес он громадный кусок льда, прижав его к животу. Лед — это вода и чай, нет тут водопроводов, оттого он вроде дефицита — пресный лед, далеко за ним на речку ездить надо, хороший подарок.
Нануку гости обрадовались.
Глыбу льда старик аккуратно спустил в бочку, металлическую, крашенную масляной, краской бочку из-под горючки, она стояла на кухне. Вода в бочке разом поднялась, лед запотел и начал трещать, постреливать.
Чернов тут же подскочил к бочке, вытащил свой нож и стал с увлечением колоть лед. Получалось у него хорошо, лед быстро рассыпался на мелкие куски, легче ему таять, а про себя Чернов с удовольствием подумал, что вот не забыл северную домашнюю работу, не отвык еще, хорошо это.
…Сидят мужчины за столом, закусывают оленьей строганиной, вспоминают минувшее, совместные дни, перебивают друг друга — «А помнишь?», «А помнишь?»
