Раз в год в навигацию привозят нам узкопленочные фильмы, и крутим мы их весь год непрерывно. Больше всего мы требуем у нашего киномеханика деда Пакина, чтоб он показывал вас, хотя у нас одна лента, и она всю дорогу рвется. Еще у нас есть фильм «Три мушкетера», и хоть та Миледи заграничная актриса, но никакого сравнения перед вами.
Восьмого марта мы пили несколько раз за ваше здоровье и дед выкинул № начисто разорвал мушкетеров, а когда наконец склеил, то выяснилось, что он все перепутал, склеил вперемешку оба фильма в один, то вы, то Миледи. Очень интересное получилось кино, наглядное преимущество вашего образа жизни, и очень та Миледи потускнела.
Пожалуйста, скажите в вашем главном министерстве, чтоб больше выпускали вас на узкой пленке, а то на широкой мы не можем вас крутить, а надо ехать в райцентр за триста километров, да и то начальник не пускает, нельзя нарушать инструкцию Главсевморпути.
Отпишите нам, какие творческие планы, где вы сейчас снимаетесь, в каком кино вас смотреть. Будем ждать с нетерпением. Еще раз большое спасибо за ваш культурный вклад».
По поручению коллектива письмо подписал Чиж.
Сердце актрисы дрогнуло, Иванов оказался тонким психологом. Она не только прислала письмо Чижу и привет коллективу, но и фото с автографом, которое стало личным достоянием Чижа. Слава посылал ей радиограммы — поздравления с каждым очередным праздником, благо их в году набирается порядочно. И как знать, может, в своих планах на отпуск лелеял мечту о встрече с ней, это неизвестно, может, отсюда и пошла у него страсть к обновкам, может, он готовился к материку, тренировался, сам себе наступал на ногу и извинялся — никто в точности не знает, но редкие ответные радиограммы адресовались Чижу, и это не могло не вселять надежду, хотя Славе до отпуска был еще целый год.
При воспоминании о столь длительном ожидании юга у Чижа испортилось настроение. Он аккуратно повесил костюм, галстук отдельно — в коллекцию галстуков, натянул свитер, теплые брюки, унты (придется выглядывать на улицу к антеннам и маяку) и пошел в кают-компанию ужинать. Ужинал он в одиночестве — Иванов был «на сроке» в радиорубке, Анастасия уже отужинала, деду подавали в постель. Медленно ковыряясь в остывшем бифштексе. Слава Чиж думал о смысле жизни.
Вот действительно, чего, спрашивается, сидит он тут на краю света в отрыве от всего лучшие свои молодые годы, в то время как его коллеги — кто на судах в Атлантике, кто на атомоходе, кто дрейфует на СП, кто зимует в Антарктиде… («Э, нет, — тут же спохватился Чиж, — в Антарктиду я не поеду».)
