— Эй, грибная оравушка, теперь держись! — весело крикнул я, вскакивая на ноги. Дочка того и ждала, опять заблестели азартной синевой ее глаза.
— Я, папа, за белые примусь, а? — попросила она, а сама уже подрезала складешком ближнего крепыша.
— Ага, управляйся с ними по дорожке, а я рукав прочешу. Авось, там и сырые и сухие грузди напрели, — согласно отозвался Марине и продрался за вишняг. Да сразу и опустился на колени перед кустистой грудой крепкогубых сухих груздков. Похрустывают-поскрипывают ядреные корешки под ножиком, но груздей не убывает. Вороха и кучки растут позади меня, будто кто-то ссыпает щедро из лукошка с берез и осин, я даже невольно вскинул голову, но никого и ничего не увидал, кроме васильковой безгрешности неба и высоко парящих в нем четырех канюков.
Пора, пора бы укласть грузди в ивняковую корзину и голубое капроновое ведро, да эвон приподняли в полупоклоне соломистые шляпки сырые грузди-ветераны. Придвинулся к ним, а вокруг нежатся под толсто-прохладными старыми листьями светло-русые груздки. А дух, дух-то какой искусительный щекочет ноздри!
— Папа! — кричит дочка, и удивленно-огорчительно добавляет: — Не утащить же нам все грибы, один ты сколько насобирал…
Настает мой черед краснеть перед ней за неуемную работу. Права она: пора и честь знать, пора и подумать, во куда и как стузить-не перемять грибы и грузди? Однако тянутся же, сами тянутся руки к задрехлевшему пню — на него ребячьей гурьбой влезли молодые опята. Уж как там кому, а им в теснотище не жарко, не душно и не обидно! Для опяток местечко в мешке, что ли, оставить, не исперемнутся они, спружинят привычно, все равно во-о-он как жмутся и на пне, и вкруг него!
Прикинул я наши тарные возможности и закрыл складной охотницкий ножик. Куда нам вдвоем тягаться с грибным урожаем?! Если завтра кто и наведается сюда — милости просим, только свиноройством не занимайтесь! Не захочется с кем-то нам заодинно грибничать — «ворот» рубахи-рощи целехонек, да и тут экая пропасть грибов и груздей остается после нас!
Как ни уберегал я Марину, но я ей досталась ноша не по годам и силе, поначалу приемная, а постепенно тяжелеющая как бы нашим потом.
С передышками-привалами и «скатились» мы пшеничным увалом к поскотине, где освежило-обдуло нас на полысевшем бугорке, и степным раздольем бодрее доплелись к остановке. Автобус нам все равно ждать часа полтора, он еще с вокзала не отправился на соседнее село Красномылье.
