Широта — 83°00′, долгота 95°00′ восточная — точка поворота! Даю курс на мыс Челюскин. Циклон остался позади, в океане. Под нами простирается уже море Лаптевых. Здесь прекрасная погода. Такого чистого, прозрачного, «звенящего» воздуха, такого яркого солнца нет нигде — ни в Крыму, ни на Кавказе, ни в Термезе! Всеми цветами радуги сияют ледяные поля!
Наша оранжевая звездокрылая птица стремительно мчится вперед, пересекая незримые параллели. Справа в зыбком мареве — ледяные массивы гор Северной Земли. Остров Октябрьской революции, остров Комсомолец, остров Большевик, остров Пионер — все открыты и нанесены на карту в наше славное время, советскими людьми. Этот архипелаг пока мертв и пустынен. Только маленькая одинокая зимовка приютилась на острове Октябрьской революции.
Вскоре впереди, как легкое радужное облако, засеребрилась земля. Ее призрачные формы постепенно приобретают четкие контуры. Теперь ни у кого нет сомнений, что это земля. Далеко на юг уходят цепи пирамидальных заснеженных гор, а от них на север, к морю, вытянулась пологим скатом долина. У самого берега на снегу резко выделяются черные прямоугольники домиков и высокие мачты радиостанции.
— Мыс Челюскина назван в честь первооткрывателя — капитан–лейтенанта Семена Ивановича Челюскина, участника Камчатской экспедиции тысяча семьсот сорок первого года. Самая северная точка Азии! — тоном гида объявляю я, и самолет плавно идет на предпосадочный круг.
— Где аэродром?! Ты видишь, Валентин? — кричит Черевичный.
— К востоку в семи километрах! — отвечаю я. Но никаких признаков посадочной полосы нет. Под нами заснеженный лед в высоких наддувах, словно океан застыл в сильный шторм.
Вдруг я замечаю черные фигурки людей и собачьи упряжки, а около них, среди снежных сугробов, трепещущее полотнище черного флага. Я показываю пилотам, Черевичный чертыхается.
— Что это? Неужели ничего лучшего нет? Они же сообщали — аэродром готов, с нетерпением ждут нас! Каминский говорит:
— Наддувы и снежные заструги, очевидно, мягкие. Надо садиться. Идти некуда!
Выбираем место поровнее и идем на посадку. Машина, как разъяренный барс, делает прыжки с одного снежного вала на другой, грохот, скрежет. Часть приборов выскакивает из своих креплений, треск — и правая лыжа ломается. Машина останавливается. Черевичный, а за ним и все мы выпрыгиваем из машины и осматриваем лыжу. К счастью, лопнули только верхние обтекатели, ремонт для золотых рук наших механиков не больше чем на день.
