— Удивительный человек! Я ждал формул, расчетов, кривых парабол, характеристик взлетного режима! А он:
«Шпарьте, ребята! Г-2 черта выдержит…»
— Он отлично знает возможности своего детища. А его полетный вес, возможно, сделан из расчета на среднего летчика…
— Не будем анализировать, — буркнул Черевичный и постарался перевести разговор на другое. — Главное, добро дано. Мазурук будет доволен.
— И спокоен. Значит, теперь, Иван, можно подумать и о науке!
— Да… Подумать надо, — протянул он. — Ведь ребята эти должны быть не только специалистами, учеными, но и хорошими товарищами. Вон ведь на какое дело идем…
— Давай встретимся с профессором Зубовым. Николай Николаевич наш наставник по науке. Посоветуемся.
— Хорошо. Я созвонюсь. Знаешь, — глаза Ивана озорно сверкнули, — мы, наверное, с тобой большие грешники!
— Ну, к лику святых ни тебя, ни меня, конечно, не причислишь, но не думаю, что больше других, а?
— Да везет–то нам как! Бабка моя с Украины, верующая была и всегда говорила: «Везет как грешнику!»
— Не дошло.
— Да как же — три барьера уже одолели! Папанин за нас — раз! Мазурук поддержал — два! Туполев согласен — три!
Иван открыто и радостно засмеялся и от избытка счастья с размаху хлопнул меня по кожанке. Гулкий шлепок покатился в ночи. Дежурный милиционер у подъезда посольского особняка с недоумением повернулся в нашу сторону. Мимо него, четко печатая шаг, шли два морских летчика. «Из гостей или от девушек…» — видимо, с чувством зависти подумал он, провожая взглядом наши фигуры, затянутые в регланы.
Утром мы доложили Мазуруку о нашем разговоре с Туполевым.
— М-да… Орлы! А бумага? — со скрытым недоверием проговорил он, внимательно разглядывая нас.
— Ты что, Илья Павлович, — заикаясь от волнения, заговорил Иван. — Да как же от Туполева бумагу требовать?!
— Поймите же и меня! Инспекция есть инспекция' Им бумага нужна! Поговорку знаете: «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек!»
— Бумага… А другую поговорку помнишь? Про чиновников она! — не удержался, вспылил я. — Но ты–то сам летчик!
— Ну, ну, говори, Валентин, свою поговорку! Ты всегда пикировал на меня — ив воздухе, и на земле, а теперь давай в кабинете.
— Гладко писано в бумаге, да забыли про овраги! А по ним ходить!
— Ну, удружил! Это я‑то сглаживаю бумаги и забываю про овраги? Ну спасибо, дорогой мой штурман! Мало, видно, мы съели с тобой соли! И какой горькой! — Он тяжело опустился в кресло и нервно закурил.
— Не о тебе речь! А поговорка к делу пришлась, — еще не остыв, ответил я.
