– Оставь мух в покое, – ответила она. – У тебя тут даже телевизора нет, как дикий, живёшь… Скучно.
– Сей словоблудный ящик я недавно порушил молотком.
Деваха сникла, и Коле от этого немного стало совестно. Впрочем, деваха – не малое дитя, уже понимать должна… И он решился:
– Пойдём.
– Куда? – удивительно ей.
– Погуляем.
– Не хочу, там холодно. И стемнело.
– Вставай, – настойчиво глаголел Коля. – Вместо ботинок валенки надень, вон те, как раз впору должны быть.
– Чего ты пристал со своими валенками? – деваха посмотрела зло. – Не пойду. Понял?
Колю это обидело. Улыбнулся вяло, молвил:
– Ночью хорошо, сферы видны. – И приблизился, обнял деваху. Ласкается, льнёт, небритый, к её лицу.
– Отстань. Лезешь, как кот… Ну всё, всё. Ладно.
Деваха неспешно одевается. Коля подкинул дров в печь, сходил в сарай, взял там моток толстой верёвки и колун. Ждёт на крыльце, покуривает.
За пустующими дачами – чёрная кайма леса. Небо осеяно созвездиями. Отдалённо – перестук и гудок электрички.
Коля затягивается сигаретой и думает, что порою легко пребывать в потёмках человеку, хоть как-то, хоть самую малость утверждённому духом… Если же исподволь, окольно подкралось сомненье, хочется с лукавостью покончить враз и наяву.
Деваха собралась наконец. Спросила:
– Топор зачем?
– Не топор, а колун. Топор меньше и острей.
– Ой, глупый ты у меня. – Деваха взяла Колю под руку, приклонила голову на его плечо. – Дай, что ли, сигарету.
– Ладно, хватит задымляться, бесам кадить, – он щелчком пульнул окурок в сугроб. – Лучше погляди: луны нема, а светловато.
Совету воздержаться от ядовитой забавы деваха не вняла и за своими сигаретами сходила в дом. Сказала, прикуривши:
– Чё, так и будем стоять? Гулять же собрались.
Коля не ответил, в нощи умом витая.
– Да-а, заучился ты совсем в этой… семинарии. – Не знала она об изгнании обидном; Коля хмуро взглянул на неё и, нащупав в кармане куртки верёвку, представил, как переиначится скоро многое.
– Коль, не бери колун. Мало ли – увидят? – просит деваха.
– Окромя зверей и сто́рожа на горе, в округе никого нет. – И, запев начало первой кафизмы Псалтыри, он напрямки, увязая в снегу соседского огорода, направился к реке.
Деваха пошла следом, глядя на согбенного, с колуном на плече Колю, гадая, почему он не хочет в уюте и покое расслабляться, а с пением прёт куда-то по сугробам.
Иногда удавалось ему такое моленье, когда привычная юдоль вдруг отступает. От пения псалма Коле стало вдруг радостно, и он попросил деваху: