— Даже и не собирался, я тоже буду, — сообщает Алукард из гостиной.
Я окидываю хозяйским взглядом холодильник. С едой у него полный порядок.
— Есть яичная лапша, сливочно-грибной соус и тушеное мясо! — бодро рапортую. — Откуда у тебя столько? Я тебя в столовой ни разу не видела!
— Уолтер, добрая душа, приносит периодически. Люблю я человеческую пищу, ничего не поделаешь, так что тащи все, — командует Алукард. — Или нет, разложи там, и тащи уже тарелки.
— Тебе мяса сколько? — интересуюсь я, накладывая порции.
— Два маленьких куска.
— Тут нет маленьких, — огорчаюсь я, пройдясь по подливе вилкой как минным тралом.
— Тогда один большой.
— А я нашла маленькие, — радуюсь я.
Вскоре мы уже уплетаем аппетитную лапшу под вкуснейшим нежным соусом.
— Хорошо! — сыто отваливаюсь я от тарелки через пять минут.
— Согласен. Хотя чревоугодие, кстати сказать — смертный грех, — указывает на меня вилкой Алукард. Я застываю с полным ртом еды. — Что такое?
— Это ты сейчас пошутил так? — Алукард глядит непонимающе.
— Да нет, правда грех. В Библии написано.
Я очень осторожно и аккуратно дожевываю последний гриб и промакиваю губы салфеткой. Так, ну, чтение ватиканских декретов… дружба со священником… но это?!
— Ты сейчас мне хочешь сказать, что верующий?!
— Конечно, — Алукард абсолютно спокоен. — Тебя это, я смотрю, удивляет.
— Удивляет?! Бессмертный высший вампир, само имя которого до сих пор внушает ужас и отвращение половине мира — христианин?!
— Ага, — он принимается вылавливать из тарелки последние остатки. — Кстати, думаю, именно поэтому я и не свихнулся за последние пятьсот лет, как многие мои… коллеги.
— Поясни.
— Охотно. Видишь ли, полицейская, в Сигишоаре, где я жил в детстве, было вообще очень строго с верой. Естественно, я был крещен — в православие, замечу, и естественно посещал все праздники и таинства. И когда я воевал против турок, — он проговорил про себя какое-то короткое слово, — естественно, я защищал не только свою землю, Семиградье, но и свою веру. И позже, когда со мной случились… прискорбные события, они не оказали на мои убеждения ни малейшего влияния.
— С этого момента подробнее, — прошу я. Алукард пожимает плечами.
— Ну, давай представим, что я, православный христианин, попал в аварию, и мне отрезало обе ноги. Перестану ли я после этого верить в бога? Если моя вера слаба — перестану. Но скорее всего — нет. Это испытание, которое Всевышний назначил мне, и кто же я буду, если сломлюсь и отступлю? Маловерный, вот кто. То же и здесь.
