— Хорошо, — отозвался Ученый, не очень понимая, что от него требуется. И добавил по-немецки: — спасибо. Офицер собрал бумаги и ушел, оставив Ученого тосковать над едой.
Аппетита у него совсем не было, и это было очень страшно. Через несколько дней температура превысит критическую для человека норму, через три дня проснется зверский аппетит, а через неделю… Всего через неделю. Что он может сделать за неделю? Скинув жалобно тренькнувшие миски со стола, Ученый кинулся писать. У него есть целая неделя. Он сможет что-нибудь придумать.
Ведь он же Ученый! Глаза щипало от слез, чесалось и шелушилось плечо, из-под кожи выступал гной, прилипавший к рубашке — повязку он снял на второй день, чтобы можно было наблюдать за процессом отмирания клеток. Клетки отмирали слишком быстро. Непонятные предложения, формулы и схемы стремительно ложились на бумагу. Жизненно необходимая маленькая истина рождалась под его руками сама собой. Офицер еще приходил к нему несколько раз. Собирал все осколки, всю еду с пола, убирал, приходил вечером за записями, и на следующий день, и через два… А потом, во время, совершенно не предназначенное для посещений Ученого военными, в его комнату вошел и тихо притворил за собой дверь один Солдат. Совершенно типичный германский военный: тонкогубый, чем-то немного разозленный, в отглаженной форме, в чине сержанта. Подошел к столу, вытянулся во фрунт, представился. Он де никакой не немецкий солдат, он американский сержант, прибывший в Германию специально для того, чтобы его спасти. По всей Европе якобы ходят слухи о том, что некий ученый изобрел сыворотку от мутации. Вжимая голову под грохот канонад, интеллигенция, загнанная в бомбоубежища, трепещет. Ученый в ужасе смотрел на свои бумаги. Что он там написал? И в груди теплилась надежда: если он в самом деле что-то изобрел… То в лаборатории наверняка хранятся образцы!
— Я иду, иду, — спохватился Ученый, похватал свои бумаги со стола, воодушевленный и забывший на время про боль в плече, и следом за Солдатом нырнул в коридор, наполненный предрассветным германским воздухом цвета фельдграу. Ему было и страшно, и радостно, и больно. Ведь всего этого не могло быть на самом деле? Наверняка ему все это просто снится, и спустя мгновение он проснется в холодном липком поту, задыхаясь от боли и расчесывая рану на плече в надежде принести себе хоть какое-то облегчение. Легче не становилось, морок не проходил, Солдат все шагал впереди, а Ученый семенил следом за ним, прижимая к себе очень важные для его жизни бумаги.
