На следующий день, вернувшись из дворца, Ходжа сказал, что окружение султана раскололось на два стана: одни, в том числе главный астролог Сыткы-эфенди, требовали отмены всех введенных в городе противочумных мер; другие, поддерживая Ходжу, говорили: «Прижмем город покрепче, чтобы и бродящему по нему шайтану пришлось несладко!» Я, наблюдая за тем, как уменьшается с каждым днем количество смертей, чувствовал, что надежда во мне крепнет, но Ходжу продолжала мучить тревога. Он утверждал, что его противники из числа царедворцев, войдя в сговор с Кёпрюлю, готовят мятеж; заботит же их борьба не с чумой, а со своими врагами.
В конце первой недели количество смертей заметно сократилось, однако стало понятно, что мои первоначальные расчеты верны и через неделю чума не закончится. Я пенял Ходже за то, что он изменил мой календарь, но Ходжа уже преисполнился надежды и взволнованно рассказывал мне, что слухи про великого визиря так и остались слухами, а распускали их те самые люди, которым хотелось, чтобы все думали, будто Кёпрюлю заодно с ними. Изрядно напуганный всеми этими интригами и кознями, султан искал покоя в общении со своими кошками.
К исходу второй недели город страдал уже не столько от чумы, сколько от принятых против нее мер; с каждым днем умирало все меньше людей, но об этом знали лишь немногие, вроде нас с Ходжой. Поползли слухи о приближающемся голоде; Стамбул стал страшен, словно обезлюдевший, оставленный своими жителями город. Сам я не покидал нашего квартала, но Ходжа рассказывал, что за каждым закрытым окном и запертой дверью чувствовалось отчаяние людей, измученных повальной болезнью; складывалось ощущение, будто они чего-то ждут – не чумы и смерти, а чего-то другого. Это напряженное ожидание угадывалось и во дворце: стоило кому-нибудь уронить чашку или громко закашляться, как толпу перешептывающихся умников, гадающих о том, какое решение примет сегодня султан, охватывал ужас вперемешку с радостью. Так бывает с попавшими в безвыходное положение людьми, которым хочется, чтобы наконец произошло хоть что-то, и будь что будет. Ходжа тоже был захвачен общим настроением. Он пытался говорить с султаном о том, что чума потихоньку отступает, и о том, что его, Ходжи, предсказания оказались верными, но эти речи не производили на султана должного впечатления, и в конце концов Ходже приходилось переводить разговор на животных.
Через два дня из подсчетов, проделанных в мечетях, стало ясно, что чума стремительно пошла на убыль, но Ходжа в ту пятницу радовался по иной причине. В городе произошли беспорядки: кучка доведенных до отчаяния мелких торговцев вступила в стычку с перекрывшими дороги янычарами; к торговцам примкнули другие янычары, тоже недовольные запретами, два глупых имама из небольших мечетей, несколько бродяг, прельщенных возможностью пограбить, и прочий сброд. Они кричали, что чума послана Аллахом и бороться с ней нельзя, но мятеж, не успев разгореться, был немедленно подавлен. Тут же – видимо, для того, чтобы представить событие более опасным, чем оно на самом деле было, – у шейх-уль-ислама
