— Армию Соединенных Штатов?
— Он же твой сын, Джонас. Гражданин Соединенных Штатов Америки. Его и призвали. Он служил в роте «А» седьмого мотострелкового батальона. Седьмого марта сорок пятого года в числе первой сотни американских солдат ступил на мост у Ремагена.
— Почему я никогда не слышал о нем?
— Он поступил в Гарвард как Джонас Батиста. Разумеется, в армии он стал Джонасом Э. Батистой. По армейским канонам все должны иметь имя, фамилию и инициал посередине. Что означало «Корд-и», они не знали, да это не особо их и волновало.
— На войне его ранили?
— Да. Дважды. Второй раз очень тяжело. Его наградили крестом «За выдающиеся заслуги». Когда его ранили, он был лейтенантом. Потом его произвели в капитаны.
У Джонаса защемило сердце. Сын… Герой войны. Мексиканский адвокат. Он посмотрел на Соню и увидел, что его замешательство ее радует.
— Я должен встретиться с ним, Соня. Когда я могу встретиться с ним?
Она мотнула головой в сторону бара:
— Он сидит там. Пришел со мной. Он решил взглянуть на тебя, независимо от того, представлю я вас сегодня друг другу или нет.
Она подняла руку, и молодой человек, сидевший на высоком стуле у стойки, направился к их столику.
Джонас поднялся, хотя ноги отказывались его слушаться. Он напоминал боксера, только что пропустившего тяжелый удар и пытающегося быстро восстановиться, чтобы подготовиться к новому, возможно, еще более сильному удару.
Молодой человек протянул ему руку.
— Я — твой сын, — просто сказал он.
Младший Джонас перерос отца. Широкие плечи, узкие бедра. Корд решил, что тело у парня крепкое, скорее всего, он занимался спортом. Но еще большее впечатление произвело на него лицо. Волевое, открытое, с ярко-синими глазами и широким, чувственным ртом. И светлые волосы. Он не был похож ни на отца, ни на мать. А если кого и напоминал, то скорее офицера английской королевской гвардии. Он достаточно долго смотрел на отца от стойки бара, чтобы утолить свое любопытство, и теперь лицо его оставалось бесстрастным.
Джонас опасался, что его подведет голос. Так оно и вышло.
— Я бы связался с тобой давным-давно, — просипел он, — если бы знал, что ты есть на свете.
Его сын улыбнулся, вежливо, но не дружелюбно:
— Может, оно и к лучшему, что мы встретились только теперь.
Джонас смахнул рукой слезы с глаз:
— Ну… в любом случае, я очень рад… очень, очень рад.
— Я тоже, — сухо ответил молодой Джонас.
