— Мама, месье Робен сказал, что тебе не стоит делать эту операцию, — я так долго не решалась произнести это вслух, что теперь ждала чего-то ужасного. Ядерного взрыва. Крика. Проклятий. Определенно, я накрутила себя куда больше, чем следует. Мама помолчала, а затем, уже спокойным, обычным голосом заявила, что это не тот вопрос, который будет решать месье Робен. И что он не имел никакого права обсуждать это со мной.
— Как же так, мама? Я же — твоя дочь.
— Что еще он сказал? — сухо переспросила она.
— Сказал, чтобы я поговорила с тобой. Чтобы отговорила тебя, — я уже жалела, что начала этот разговор по телефону, но для меня вообще сложно быть несогласной с мамой. А переубедить ее в чем-то и вовсе кажется невыполнимой задачей. Так уж строились наши отношения. Мама всегда была звездой, а я, стоя в тени, где-то в укромном уголке, очарованно смотрела на то, как она сияет… Иллюминация так нравится толпе. Если бы я могла, отдала бы свою молодость маме, потому что ей она была явно нужнее, чем мне. Жизненно необходима. Но этого я не могла.
— Поговорим позже, — бросила она, явно подразумевая не тот момент, когда мы доберемся до номера, а скорее какое-то отдаленное будущее, которое возможно, но на деле не наступит никогда. Я упустила свой шанс на этот разговор, раскрыв все свои козыри еще до того, как началась игра. Мама будет оперироваться, а я — стоять за дверями операционной и беспомощно дергаться, представляя себе разные ужасы. Я даже не буду знать, что именно произойдет не так. Она никогда мне не скажет. Андре тоже не скажет — врачебная тайна.
— Эй, ты как? — я вздрогнула и посмотрела на Сережу, как на незнакомца. Он вынул из моих рук телефон, и я почувствовала себя безумно усталой. — Что она сказала?
— Ты можешь переночевать.
— Это я понял, — усмехнулся Сережа. — Что за шприцы? Ты расстроена? Что-то не так?
— Да нет, все нормально, — отмахнулась я, ухватившись за единственную успокаивающую мысль, что если уж операцию совсем нельзя будет делать, французы непременно откажутся, и даже обаяния моей матери не хватит, чтобы заставить их.
— Ты уверена?
— Да, я… Да.
— А кто такой месье Робен? — спросил Сережа невинным тоном. Я вздрогнула и, кажется, побледнела. Пробормотала что-то о врачах, о клинике, и мой голос звучал так же неестественно, как и мамин, когда она врала мне. Но Сережа ничего не заметил. Он был сыт, доволен жизнью и тем, что ему не придется тратить деньги за номер. — Врач так врач, отлично. Пойдем гулять по твоему Парижу. Посмотрим на башню, потолкаемся среди парижан, возвращающихся домой с работы. Когда ты затекаешь вместе с толпой в метро, это почти то же самое, что и Москва. Нет? Не думаешь?
