Затем он отправился в океанариум. Долго смотрел он на вертких катранов и прочую морскую нечисть.
На дне глубокого бассейна, наполненного морской водой, неподвижно лежал огромный скат. Каждый приходящий в океанариум считал своим долгом кинуть в бассейн монетку. Неизвестно, сколько лежал этот скат на дне, но его плавники были буквально прибиты к белому кафелю тяжким грузом из меди и серебра. «Наша участь похожа, — подумал Григорьев, — и мои творческие плавники уже немеют от власти денег; я скован по рукам и ногам коммерческими проектами; когда же я позволю себе сделать в искусстве что–то свое, искреннее, задушевное? Когда сброшу этот ненужный груз?»
— Смотрите, смотрите, скат поднимается! — раздался кругом восхищенный шепот. К бассейну быстро сбежалась толпа. Как завороженные, смотрели люди на морское чудовище, мощным рывком поднявшееся из глубины бассейна. Монеты с его плавников осыпались в донную муть.
Григорьев посмотрел скату в глаза и улыбнулся.
Проходя поселком Котовского, он заглянул к друзьям из металлической группы «Кратер». От них пошел на местное кладбище — такова уж была его природа. Там было тихо, жарко, спокойно. На камне одной из могил был изображен мортус в капюшоне и с погасшим факелом в руке. Здесь была символически похоронена Чума. Надпись на могиле была такая: «Воскресну, чтобы убивать».
Другая могила просто потрясла режиссера. Свежая насыпь, море цветов, черные с золотом венки, а надо всем этим — большая черно–белая фотография очаровательной девушки поистине неземной красоты. Даты рождения и смерти указывали, что прожила она, Инна Придатченко, на белом свете всего семнадцать лет.
Подошедшая невесть откуда старушка сказала, утирая слезы платочком:
— Сердце разрывается, как на нее посмотрю. Погибла она, милый, оттого, что с рокерами водилась. Ее ночью грузовик сбил. Всем районом хоронили… И второй красотки, как она, еще лет сто на нашей земле не будет. Вы уж навещайте нашу Инночку, цветочков ей принесите — в жизни ведь такой ласковой была, нежной, свет из нее ангельский шел…
«Ну и хороши бывают хохлушки," — думал режиссер, вглядываясь в лицо Инночки.
Он одарил старушку редкой жемчужиной и отправился в Отраду — там на участке Рено и Вогана, расчищенном от прежних построек, размещалась теперь его киностудия.
В студии кипела работа — рабочие возводили декорации, бегали люди с мегафонами, операторы вертели ручки аппаратов. Расстегнувши туго накрахмаленный воротничок рубашки, Константэн вошел в свой кабинет. Хорошенькая секретарша в короткой красной шубке принесла ему кофе.
