То был мой театр | страница 27
Едва отгремел, отгромыхал но мозгам и перепонкам "рок" с темой Рока, вышла на передний план маленькая, казалось, женщина в чёрном. Ира Кузнецова, знакомая но "Доброму человеку...". И - другая совсем... Читает "Тишины хочу, тишины...", читает очень просто, будто разговаривает с тобой один на один. Строки звучат буднично, как "сделай телевизор потише", но ни на секунду не оставляет тебя ощущение короткой передышки -как перед очередной атакой, очередной стрессовой нагрузкой...
Читает она вполголоса, нигде не форсируя звук, не выделяя ударного слова. Приходит предощущение грусти. На сцене все поднимаются с мест и вроде не знают, что ж теперь делать. И музыка откуда-то сбоку, грустная, щенячьи-щемящая. А пацанёнок-травести тем временем на грифельной доске - как и груша, треугольной - начертал какие-то нотные знаки. Стоит на авансцене, глядит в зал распахнутыми глазищами. Глаза в глаза глядит, чёрт! И запевает тоненько так:
Стоял январь,
не то февраль -
какой-то чёртовый зимарь!
Я помню только голосок,
над красным ротиком
- парок,
и песенку:
"Летят вдали
красивые осенебри..."
Но если наземь упадут -
их человолки
- загрызут...
"Но если наземь упадут - / Их / человолки/- загрызут", - сокрушенно вторит хор. А пацанёнок перевернул треугольную доску, написал на ней "Лобная баллада", исчез, и высветилось над толпой насупленное, обрамленное бородой и баками лицо Хмельницкого. На уровне его груди высвечивается другая голова - женская, светловолосая. Волосы, как у стриптизёрки, распущены, но это другое лицо, другая актриса - Тая Додина. Губы чуть поджаты, углы их горько приспущены. И текст, ими произносимый, невесел:
Их величеством поразвлечься
Прет народ
от Коломн и Клязьм.
Их любовница -
контрразведчица,
англо -
шведско -
немецко -
греческая...
Казнь!
- выкрикивает она и держит долгую паузу. Резко высвечивается царь Петр - Борис Хмельницкий. По-прежнему смурен, молчит. А Женщина продолжает пощечинный свой монолог:
Вознесенский времен постановки "Антимиров".
Л.Комаровскоя и В.Смехов в эпизоде "Париж без рифм"
"Пошли мне, Господь, второго,/ Чтоб вытянул петь со мной..."
Баба я
вот и вся провинность
государства мои в устах
я дрожу брусничной кровиночкой
на державных твоих усах
в дни строительства и пожара
до малюсенькой ли любви...
У Вознесенского так, без знаков препинания, построена эта баллада, да и актриса пытается читать ровно, всё вместе, без перепадов, по тут-то, в конце, вопрос, и какой! О жизни и смерти речь идет, быть или не быть, и она чуть повышает голос к концу. И хор - ох уж этот хор, как он акценты расставляет! - вторит тихо: "До малюсенькой ли любви?!."
