Вечером, когда родители вернулись с работы, отец задал мне свой обычный вопрос:
— Как в школе дела?
— Как сажа бела, — неожиданно для себя ответил я.
— Эго как же понять? — удивился отец.
— Это значит, — сказал я, — что все у меня очень хорошо. По гимнастике теперь занимаюсь я, как зверь!
— Приятно слышать, — сказал отец, не обращая внимания на мои рифмы. Видимо, как всегда, он думал о своем любимом угольном комбайне. — Давай-давай, занимайся.
Я сказал:
— Мне уже нечего давать, я хотел бы лечь в кровать.
Тут мама всплеснула руками и воскликнула:
— Неужели опять заболел!? Небывалое дело — так рано, а ты спать хочешь ложиться. Иди сюда, я тебе лоб пощупаю.
Я подошел. Она приложила холодную ладонь к моему лбу и сказала озабоченно:
— Горит. Завтра вызову врача.
Но я ответил:
— Абсолютно я здоров, мне не нужно докторов!
— Перестань паясничать, — сказала она, — мне не до шуток.
А меня понесло дальше:
Я шутить не собирался,
Я сегодня отжимался.
Друг мой Сашка Иванов…
Тут я на счастье запнулся, сделал глубокий вдох, чтобы перебить рифму, и выпалил поскорее:
— Понимаешь, я сегодня сам, совершенно сам, два раза подтянулся на перекладине. Это меня Сашка добуксировал.
— Я так и знала, — вздохнула мама. — Ты перезанимался несчастной физкультурой. Даже заговариваться начал.
— Да нет же, это у меня от хорошего настроения, — сказал я. — Честное слово!
— Глупости! У меня тоже бывает хорошее настроение, но я ведь не говорю от этого стихами.
— Ты не сможешь, — стал доказывать я. — Тебе приходится и обед готовить, и по магазинам ходить, и белье стирать. К стирке, по-моему, невозможно рифму подобрать. А у меня рифмы сами изо рта вылетают. Вот послушай:
Мне сегодня непременно
Надо лечь пораньше спать,
Потому что завтра утром
ГТО пойду сдавать.
— Ложись, ложись, — сказала мама. — Только я тебе все равно градусник поставлю. Если есть температура, то какая ж физкультура? Господи, — спохватилась она, — кажется, ты и меня заразил своими рифмами.
Спать я лег рано, однако никак не мог уснуть — переживал радость и думал о завтрашних соревнованиях. Мне казалось, что если я захочу, то стану чемпионом школы, пронесусь по лыжне, словно ураган…
Родители о чем-то негромко разговаривали в соседней комнате. По привычке я не прислушивался. Но вдруг там произнесли мое имя.
— Тимку я понимаю, — проговорил отец. — От хорошего настроения можно и в рифму говорить, и песни петь. Помнишь, когда мы были студентами, я тебе письма стихами писал? У Тимофея, мне кажется, темпора мутаитур!
