— Это мои единственные права в этой стране, — мрачно заметил Дедамоня. — Но и их–то реализовать нельзя, ведь машины нет.
— Будет тебе машина, папа, будет!
— Как же! Будет! На том свете!
— Мальчики, не ссорьтесь. — вставила мама.
— Моня прав. Когда ещё она будет? И где? — неожиданно поддержала деда Бабарива.
Мишка вышел на улицу. Купил сосисок и поехал в Таиланд. Нашёл промокшего насквозь Таёзу, который на время гастролей был предоставлен сам себе, ловил мышей, пил из луж, а в дом заходил через лаз под полом. Таёза Мишке обрадовался, съел сосиски и замурчал страстно. Тут Мишка вспомнил булгаковского Бегемота и дал душевную слабину: сунул в замочную скважину записку: «Таёза у меня. Миша», посадил кота за пазуху, и отвёз домой. Объяснил:
— Взял на передержку ненадолго.
Дедамоня посмотрел на кота недоверчиво. Бабарива погладила гостя за ушком, угостила фаршированной рыбой и постелила в углу прихожей газеты. Папа равнодушно приветствовал кота кивком, не отрывая уха от «Спидолы». Мама говорила с кем–то по телефону:
— Ну, Люсь, сглупили. Теперь — только в июне. Чтобы был аттестат. Там это очень трудно. Оказывается. Ну, не подумали, кто же знал? И куда теперь? Досмотр, печати, таможня, всё сделано. А отправлять рано. Придержишь? Не разворуют? Вот спасибо! За мной не заржавеет, ты же знаешь. А месяца через три можно отгружать.
Таёза съел рыбу, пометил газеты и метнулся через стол в проём форточки. В проёме он посидел немного, решая — туда или сюда, и сиганул наружу.
— Третий этаж! — заорал Мишка.
— Кот, не убьётся! — воскликнула Бабарива, но внук уже ринулся по лестнице вниз.
Таёза сидел строго под кухонным окном и умывался. Мишка снова сгрёб его в охапку и повёз на трамвае обратно в Таиланд. Трамвай был почти пуст. В компостере торчал непробитый билет — кто–то забыл вынуть. Мишка пробил его и взял себе. На билете значилось: 230887. Это было сегодняшнее число. Кроме того, две восьмёрки и семёрка давали в сумме двадцать три. Мишка сунул билет в рот и принялся жевать.
На остановке «Городская больница» в трамвай зашли две женщины в болоньевых плащах, одна молоденькая, другая — постарше. Они сели прямо за Мишкой.
— Мама, ну не убивайся хоть из–за тёти Ани. И так было ясно, к чему идёт, — сказала молодая. — Она же не от горя померла, а от цирроза печени. Теперь хорони её. Алкашка. И сын у ней алкаш был. Я всегда Витьке говорила, что с такими друзьями, как Серёга, и врагов не надо. Вот и достукался. Нож в спину и сугроб.
