Мать поблагодарила и пообещала зайти. Когда гость оставил нашу усадьбу, я поддразнил мать:
— Вы говорили, что они детей забирают и увозят с собой. А вот не забирают.
— Хороших, послушных, чистеньких, конечно, не берут, — улыбнулась она. — А вот нехороших, грязных гребут. Чистый, послушный эти дни — так вот и не забрали. Испортишься, начнешь глупить — так сразу же…
Я весь день старался быть чистым, слушался матери, с охотой играл с младшими сестрой и братом. Правда, немного приуныл, когда мать взяла яичек, сыр, оставила меня дома, одна пошла к табору. Вернулась оттуда не так уже и быстро, принесла себе черный, с большими красными цветами платок, отцу и мне — по рубашке, сестре и брату — куклу и маленькую, с заводящей пружиной машинку–грузовик.
Вечером мы тоже, как и вчера, вышли во двор и опять смотрели на пламя, а потом слушали жалостную скрипку и одинокий грустный, даже надрывной женский голос. Затем раздалась веселая музыка, веселые песни.
— Может, подойдем поближе? — спросил отец.
— Неловко, — ответила мать, — чужие лее люди…
— Помню, когда–то я где–то читал, — сказал отец и, вспоминая, заговорил неожиданно стихом — кажется, впервые за все время, что я знаю его:
Цыганы шумною толпой
По Бессарабии кочуют.
Они сегодня над рекой
В шатрах изодранных ночуют.
Как вольность, весел их ночлег
И мирный сон под небесами.
Между колесами телег,
Полузавешанных коврами,
Горит огонь; семья кругом
Готовит ужин; в чистом поле
Пасутся кони; за шатром
Ручной медведь лежит на воле.
Я тогда не знал, что эти строчки написал Пушкин, но слушал и тот необычный вечер: почти без звезд небо, близкое остывшее поле, темная стена леса, пламя на пустыре, музыка, песни, мы на одиноком хуторе — все казалось сказкой. Мне очень хотелось попасть туда, где было все так необычно и таинственно, но мы не пошли, постеснялись, только долго еще стояли и слушали. Покуда не стало нам холодно от ночной прохлады.
Завтра знакомый бородатый цыган вновь приехал за водой. Но уже не один, а с малой, примерно моего возраста, девочкой. Я немало уже видел цыганских детей, но каждый раз не переставал удивляться, что они такие смуглые, зимой и летом легко одетые. Вот и теперь, утренним холодом, девочка только в платьице, босая. Малая, но уже, как и взрослые цыгане, с серьгой.
Ну, почему не пришел вчера к нам? — спросил у меня гость и, улыбнувшись, опять пригласил: — Сегодня вечером обязательно приходи. Аза, — кивнул на девочку, — наша маленькая красавица, артистка, специально приехала тебя пригласить. Она тебе споет и спляшет. И на картах, если захочешь, погадает. Определит твою судьбу, скажет, кем‘ты будешь, как сложится твоя жизнь. По глазам вижу: понравились вы друг другу. Короче, приходи. Сегодня мы последний вечер здесь, завтра утром опять поедем в дальнюю дорогу и, может, никогда больше уже не увидимся…
