Алена Петровна отодвинулась от того места, где падали капли, прижалась к дверце, смотрела в оконце на небо, которое стало совсем серым, как видно, дождь обложной, лить будет долго. На шоссе, в выбоинах, собралась вода, брызгала далеко в стороны из–под колес.
— Вот тебе и убрали, — сказала она шоферу, молодому хлопцу, только этой весной демобилизованному из армии, — А вчера мы пообещали сжать все вовремя, не дать осыпаться ни одному колоску.
Шофер молчал, стеснялся ее. Стеснялся того, что она, «большая начальница», строгая с подчиненными, пожилая уже — имеет двух внуков, — и старался поменьше вступать с ней в беседы, лишь слушал и кивал в знак согласия головой. Она же и раньше любила поговорить со своим шофером, осторожно сказать ему что–нибудь очень важное для себя и послушать, как посмотрят на это «со стороны».
— Погоды не закажешь, — как–то очень по–стариковски промолвил молодой шофер, пристально глядя вперед и комично подергивая своими коротенькими усиками.
— Так… — сказала Алена Петровна. — Правду ты говоришь, хлопец. Но жаль вот хлеба, так хорошо все росло, так старались люди.
Она притихла, когда свернули с шоссе на полевую дорогу, прибитую дождем, поехали мимо картофельного поля с зеленой, только слегка пожелтевшей снизу ботвой.
В бороздах стояла вода, на ней плавала белая пена.
— Картошка вот хорошая, — сказала Алена Петровна, — картошка еще пойдет в рост, особенно на пригорках.
— Да, — кивнул головой шофер, — картошке дождь. еще будет на пользу.
Алена Петровна приподнялась, когда увидела жито, закрыла глаза. Сердце заколотилось, даже дурно стало; хотя она, отправляясь сюда, и представляла, что теперь сделалось с житом, все равно не могла спокойно смотреть на побитый дождем и градом хлеб.
На взгорках жито стояло, опустив тяжелые мокрые колосья, в лощинах же оно полегло большими полосами, словно кто–то покатался на нем, примял.
— Может, поднимут как–нибудь, — подумала она вслух, — только бы обложной дождь не зарядил надолго, не сгнило и не проросло зерно.
С болью в сердце смотрела она на полегшие хлеба и не заметила, как проехали мимо борковского кладбища, потом мимо совхозных ферм и первых деревенских хат, за которыми на лугу стояли накрытые целлофаном и прижатые длинными жердями копны сена.
Хаты, стоявшие почти рядом одна возле другой по обе стороны улицы, были все новыми, ухоженными, с большими застекленными верандами, оплетенными вьюнками, почти все окна и стены были выкрашены. Желтизной светились заборы. Ставили их недавно — возле заборов в траве лежала коричневая, свернувшаяся кора, валялись обрезанные пилкой верхушки кольев. Кое–где белели кирпичные дома с шиферными крышами. Деревня эта за последние два–три года сильно изменилась, просто не узнать.
