В ущелье звенит ручей,
Невидим небрежным взорам.
Кто не слушает мудрых речей,
Под вечер погибнет с позором.
Один из мясников, вглядевшись в лицо Цзиня, дернул Цзин Кэ за рукав и шепнул:
— Будь осторожен! Это сын могущественного человека!
И храбрый Цзин Кэ вдруг вскинул ноги кверху, скатился по ту сторону ларя и исчез, будто никогда его здесь и не было. Но Цзинь уже ускакал дальше.
С надвратной башни сторожевой воин плевал вниз, и один плевок попал Цзиню на плечо. Он хотел было ответить тем же, но вовремя вспомнил, что кто плюет в небо, попадает на свою головную повязку, и, сделав вид, что ничего не случилось, въехал в ворота.
Здесь в полумраке высокого тесного коридора была давка, потому что ворота открылись недавно и в них хлынула толпа огородников и крестьян, принесших в город на продажу овощи, яйца и живых кур. Им навстречу торопились выйти из города женщины, несшие под мышкой своих гусей и уток, чтобы дать им поплавать в окружающем город канале. Цзинь попал в людской водоворот, закрутился и забранился и вдруг увидел еысоко над своей головой два страшных лица, сверкающих белизной, с чудовищно круглыми глазами и искривленными ртами. Это брели на высоких ходулях бродячие фокусники, заранее расписавшие себе лица, чтобы, не теряя времени, начать представление на городских улицах. Цзинь хотел было повернуть назад, чтобы посмотреть два–три фокуса, но передумал и вместо того ударил коня плетью, ускоряя его шаг.
Наконец мальчики выехали за высокие земляные стены города, но огромный город словно выплеснулся вслед за ними невзрачными домишками мастеровых — кузницей и лавкой камнетеса, где на глыбах камня стояли глиняные горшки с бледными осенними цветами; жилищем красильщиков, развешивающих на шестах окрашенные в яркие цвета ткани. Улица кончалась хибаркой, где под плетенным из соломы навесом темная, как земля, старуха продавала последние осенние плоды.
Цзинь хлестнул коня и помчался вперед. О том, какому охотнику какая встретится дичь, и о том, как Цзиню предложили поесть поросятины, читатель узнает из следующей главы.
Время от времени в светлом осеннем небе пролетала стая диких гусей, спешивших на юг. И какой–нибудь оборванный деревенский парнишка, надежда семьи и гордость селения, говорил нараспев:
— Гуси летят углом, и это похоже на знак «жень», что значит «человек». А теперь они летят рядом, прямой чертой, будто знак «и», что значит «один» или «весь».
