За туманом | страница 5
А страна между тем менялась. Уже был отправлен в отставку Никита Сергеевич Хрущёв, который за время своего недолгого «правления» реабилитировал тысячи политических заключённых, освободил колхозников от «крепостного права», выдав им паспорта, и одновременно обложил налогами их так, что сельские жители стали пилить яблони и резать скот. Подавил восстание в Венгрии, расстрелял демонстрацию рабочих Новочеркасска, запустил первого в мире человека в космос и чуть было не «взорвал» планету в Карибском кризисе.
Оттепель плавно переходила в застой. Погиб Юрий Гагарин. Введены советские войска в Чехословакию. И певец-романтик Евтушенко пишет своё пронзительное «Танки идут по Праге».
Начал свой «прерванный полёт» Высоцкий. Огромные «ящики» бобинных магнитофонов, выставленные на подоконниках, ещё вчера встречавшие тебя лиричным:
теперь хрипели его голосом. Бард утверждал, что:
звал, тревожил, лез в душу, спрашивал:
И кто же я такой?
На меня смотрел из зеркальной глубины широкоплечий двадцатилетний шатен: лицо тонкое, взгляд исподлобья, упрямая складка меж сросшихся бровей, высокий лоб, очки в роговой оправе…
Чего я стою как личность?..
А на работе продолжалась «писанина».
— Я механик, а не писарь, — пытался качать права в «кадрах».
— Куда направили, там — ваше место, там и будете работать, — отвечали мне.
Тогда я обратился за помощью в комитет молодых специалистов, написал письмо в Москву и таки добился свободного распределения.
— Давай-давай, изобретёшь «кувалдометр», — подначивали молодые сослуживцы, мечтавшие о диссертации.
Заручившись поддержкой Минобразования, я уволился из НИИ и втайне от мамы отправился в отдел по организованному набору специалистов при Ленгорисполкоме.
Выбрав из всех предложенных мне вариантов трудоустройства самую отдалённую точку на карте СССР, заключил трёхлетний договор на работу инженером-механиком рыбобазы Кривая Падь, располагавшейся на севере ордена Ленина Сахалинской области. Зарплата меня не интересовала; это — как раз тот случай, когда размер не имеет значения.
Наташка плакала… Я обещал писать, она верила, что приедет, как только устроюсь. Но оба понимали, что всё… Что ничего больше между нами не будет.
Когда вспоминаю подробности отъезда, в памяти мелькают, как в калейдоскопе, бестолковая базарная суета Московского вокзала, зажатый в материнской ладони смятый носовой платочек, дрожащие губы отца… И единственное на тот момент желание, чтобы поезд скорее тронулся.