— Знаете, Татьяна, — уже как бы дружески, мягко сказал Тундаков. — Он, конечно, был классный мужик… то есть, может, и есть, дай ему Бог здоровья… я к тому, что разобрать и собрать любую телегу для него ноль проблем. Но я чему завидовал больше всего… — Желтые глаза сладостно моргнули. — Может, вы не знаете? Вот посмотрит на любой предмет и говорит, какого размера. Хоть на доску, хоть на швеллер… ну, ошибется, так на миллиметр. Верите?
Татьяна молчала, глядя на него.
— И даже вес.
Про этот талант мужа Татьяна, конечно, знала. Когда в магазине покупали филе кеты или в начале лета на рынке привозные помидоры или яблоки, Миня, кивнув на будущую покупку, мог буркнуть:
— Килогламм двести тр–ридцать гламм.
И оказывалось именно так, точка в точку! А когда не совпадало, продавец менялся в лице, начинал демонстративно сердиться (особенно если с Кавказа), бросал дополнительно на плошку весов яблоко или помидорку — мол, не веришь, вот тебе еще!..
Сосед по дачному участку уехал на Мининой машине, Татьяна заплакала, взяла в руки лопату и выронила. Работать не получалось. Нет, надо домой, домой. Дома — дочь Валентина, девочке уже 15 лет, нужен глаз да глаз… Чем она там сейчас занята? Опять в квартире не прибралась, до начала учебного года ни черта не делает, поздно встает, сидит перед зеркалом, вытаращив синие Минькины глаза, и наводит марафет, готовясь к дискотеке?..
Если автор вместе с читателем перенесется сейчас в квартиру Лаврикова, то выяснится: все именно так. Валя сидит перед зеркалом, косясь на страницу развернутого иностранного журнала «Elen», где изображена прекрасная и разбитная русалка века Памела Андерсон, которую, говорят, ее возлюбленный заразил гепатитом С. Хорошо хоть не СПИДом…
Пристукивая правой туфелькой в такт музыке, хрипло рвущейся из магнитофона на полу, обмотанного синей изолентой, и высунув от усердия язычок, Валя заново малюет себе тени, скулы, губы, повторяя:
— Я теперь сирота, мальчики… пожалейте меня…
Она выросла вся в отца, воспринимала окружающий мир, как волшебное (пусть и жуткое иногда!) действо, как некий театр, и посему видела в людях классических персонажей Шекспира или Гоголя, которые, как говорят умные люди, мало изменились, улавливала прежде всего не то, что люди говорят, а КАК говорят.
И вот в ее жизнь (и в жизнь матери, конечно) входит новое событие. В дверь квартиры Лавриковых несколько раз уже нетерпеливо звонили, потом принялись стучать. А ведь у матери свой ключ. Кто же это?! Валя вскочила:
