— ну да.
— блядь! господи! извините, просто мне тяжело сдержаться… вы мой любимый автор!
— ну вот! вы снова мне льстите!
— нет–нет. это правда. я зачитываюсь вашими исследованиями.
готтфрид вдруг перестал улыбаться.
— ох, слава… исследования, расследования… я получил несколько крупных премий за них, но… я всю жизнь мечтал заниматься литературой, а не ее обслуживанием. в молодости даже писал что–то. но, увы, настоящих способностей так и не обнаружил. поэтому и исследую. чтобы быть ближе… чтобы иметь хоть какое–то отношение…
— но вы очень хорошо пишете.
— а что толку? я не могу придумать ни одной интересной истории.
— зато вас печатают в «literary earth». пойдемте прогуляемся, мистер хантер. в смысле, готтфрид.
— бля, ты прикинь! этот хуй пустил слух, будто я гомосек! увижу — в жопу выебу!
— да он вообще охуел! сказал таньке, что я латентный эксгибиционист! ну ничего! я ему покажу!
молодые люди у памятника явно были возбуждены. готтфрид со славиком на всякий случай ускорили шаг.
— слава, вы читали «circle of life»?
— конечно. все читали, я думаю.
— ну и как вам?
— на мой взгляд, это тот случай, когда нобелевская премия по литературе оправдана на сто процентов.
— многие считают его лучшим романом двадцатого века.
— возможно, так и есть.
— я полагаю, это серьезный ответ тем, кто убеждал нас, что русская литература давно закончилась.
— я не знаю насчет русской литературы. все–таки это единичный случай. да и сам лисичкин больше ничего стоящего не написал.
— но эта история бесподобна. я сейчас исследую обстоятельства ее создания. собственно, за этим я и прилетел в москву. «literary earth» ждет от меня большой материал. и… похоже, дело попахивает сенсацией.
— это, конечно, безумно интересно. только я не очень понимаю, чем я могу быть вам полезен.
— скажите, слава, вы хорошо знали своего отца?
славик грустно улыбнулся.
— теперь понимаю. вы имеете в виду то, что отец был близким другом лисичкина. но только я с ним никогда не общался. с отцом в смысле. все, что я о нем знаю, так это то, что он писал плохие рассказы и вечно бедствовал. а потом продал почку и через три года умер.
— а его рассказы издавались?
— да, выходила пара сборников.
— их легко найти?
— конечно. говно всегда плавает на поверхности.
— слава! нельзя так говорить про собственного отца!
— но это правда. да и какой он мне в конце концов отец, если мы только один раз встречались.
— значит все–таки встречались?
— ну да. правда тогда я был сперматозоидом. ему всегда было насрать, что у него есть сын.
