дон кихот попытался изобразить интерес.
— у тебя есть дети?
— i’m not that optimistic. и это как раз то, что удивляет больше всего. потому что как раз у них дети есть. и не чужие, а свои. казалось бы, они должны быть заинтересованы в будущем, но ведь нет — живут так, как будто после их смерти здесь ничего не останется. здесь в смысле там… а у тебя?
— я не люблю детей. из них вырастают солдаты и покупатели.
— правильно. но почему так происходит? это еще ганди сказал — хотите изменить мир, начните с детей. но, может, стоит все–таки начать с себя? чему могут научить ребенка загнанные родители, убивающиеся на работе, чтобы, как им кажется, этого ребенка одеть и накормить? в любом случае они не справляются со своей задачей. потому что «одеть и накормить» она не ограничивается. как вы можете подарить кому–то радость, если несчастливы сами? а есть ведь еще государство, которое дает детям установку на ненависть. его интересы требуют, чтобы они чувствовали врага. потом они вырастают и, даже если этого врага нигде не видно, установка срабатывает, и они его легко находят. монтесинос, у тебя есть дети?
паромщик помотал головой.
— но ты ведь понимаешь, о чем я?
— я знаю одно. в детстве мне постоянно говорили — ты слишком весел, жизнь это не развлечение, тот, кто много радуется, будет много плакать. когда я понял, что меня одурачили, было уже поздновато.
— вот!
— но, возможно, не нам троим об этом всем судить.
— почему же?
— именно потому, что у нас нет детей.
— это ничего не меняет, мы все ими были. и когда плачет взрослый, мы видим ребенка, плачущего внутри него. самое же парадоксальное, монтесинос — то, что когда взрослые пытались отвадить тебя радоваться без повода, они нисколько не сомневались, что действуют в твоих интересах. вырастая и заводя детей, люди почему–то забывают, что надо не только их учить, но и самим у них учиться. иисус сказал — будьте как дети…
наверное, сид ахмет собирался сказать что–то важное, но дон кихот его перебил.
— дети жестоки. если исходить из этого, придется признать, что завет иисуса исполняется на земле с завидным рвением.
паромщик развел руками.
— что поделаешь, сид ахмет. они действительно верили, что действуют в моих интересах, но я могу понять, почему. попробуй представить себя отрезком длинной трубы, по которой бесперебойно, днем и ночью, идет вода. ты знаешь, что этот поток был здесь всегда, и это все, что ты знаешь. рано или поздно ты задумаешься о том, что, возможно, ты существуешь благодаря этому потоку. и что если он когда–нибудь закончится, ты закончишься вместе с ним, в ту же секунду. страх смерти заставит тебя придумывать, как этого избежать. самый простой путь — создать запас воды на черный день, и чем больше будет этот запас, тем безопасней, как тебе кажется, ты будешь себя чувствовать. ты начнешь устанавливать заслоны и строить коллекторы для сбора воды. и в этом будет твоя ошибка. потому что потоком нельзя запастись. он существует только пока движется. но страх — серьезная штука, амиго. страх заставляет тебя действовать вопреки собственным интересам. особенно когда другие отрезки трубы насквозь поражены этой ржавчиной и связывают все свои надежды с мифическим добрым водопроводчиком, торгующим иллюзией безопасности. либо ты веришь в поток, либо в водопроводчика. второй путь проще. все, чего он от тебя требует — бояться.
