Когда все мясо было съедено, правоверные набросились на плоды и, быстро пожирая взятое, вновь и вновь протягивали руки к арвиджу.
Сидящий рядом с Шизом мальчик еще раз потянул его за полу. Шиз, оттолкнув, сунул ему в руки огрызок яблока и стал при этом зло поглядывать на меня. Я насупился. Я был до того зол и сердит, что с нетерпением ожидал окончания обряда.
К сожалению, богослужение не могло завершиться пока не будут съедены все приготовленные яства. Наконец, с едой было кончено. Опустив паитидану, жрец прочел молитву. Последовал обряд Хомо. Находящийся по правую руку жреца атырванец, взяв ветви Хомо, продел их сквозь девять отверстий особого сосуда и, собрав стекающий сок в круглую чашу, подал жрецу.
Подняв чашу и воздев руки, жрец провозгласил молитву во славу Хомо.
Едва закончилось богослужение, как Шиз опоясал нас ремнями, именуемыми «кости», — то был символ посвящения нашего в огнепоклонники.
Жрец прочел предлинное наставление и поручил нас Шизу.
До пятнадцатилетнего возраста человек этот, являясь нашим духовным отцом, должен был воспитывать нас ревностными огнепоклонниками, а между тем, с того мгновения, как он, подобно голодному волку, жадно и торопливо набросился на баранью кость, сердце мое отвернулось от него.
В последний месяц зимы, в годину лунного затмения, мать моя скончалась. Тело ее понесли в дакхму 14.
Дакхма с четырех сторон была обнесена высокой каменной оградой. Детей туда не впускали. Незаметно проскользнув средь огнепоклонников, я вошел внутрь и спрятался меж собранных в груду скелетов. На ограде в громадном количестве сидели пернатые хищники: коршуны, соколы и орлы. Огнепоклонники внесли обнаженный труп матери и, положив на каменные плиты, удалились. Сотни птиц, налетев со всех сторон, принялись терзать ее тело; когда же огромный, начавший менять оперение сокол, взгромоздясь над ее головой, принялся выклевывать ей глаза, я не выдержал и громко вскрикнул. Ворота дакхмы приоткрылись, сторож просунул голову, боязливо огляделся по сторонам. Увидев меня, он не поверил глазам. Сперва он отпрянул, но затем, войдя с одним из атырванцев, вывел меня из дакхмы. Вспомнив положение матери, я залился громким плачем. Вдруг предо мной вырос Шиз, заметив, что я смотрю на него, он пребольно схватил меня за ухо.
— Иль ты не знаешь, что вход в дакхму детям запрещен? — прошипел он.
Я молчал.
Тогда он раза два ударил меня по голове и я, толкнув его в грудь, вырвался и побежал домой.
