Лазарев был смущен. Письма, запечатанные личным клеймом цесаревича Константина, были адресованы главе Государственного совета, императрице Марии Федоровне и… императору Николаю Павловичу — в собственные руки.
— Давай–ка их сюда — у меня есть бумага от императрицы. Я уполномочен вскрывать всю варшавскую почту.
Адъютант колебался.
— Ты не веришь моему слову, Лазарев? Тебе бумагу принесть? — Мишель сощурился.
— Никак нет, Ваше высочество. — Лазарев протянул ему пакет. Мишель, непослушными от волнения руками вскрыл негнущийся, с мороза, конверт. Вот оно! Вот оно! Константин Павлович явно писал сам — его небрежный почерк, его резкие выражения. Он категорически отказывался от престола. В этот момент Мишель ясно видел перед собою лицо брата, его упрямый белесый взгляд, но главным образом, и это было ему страшно сказать себе, он видел, до какой степени Кости ненавидит Россию. Господи, какие выражения! Есть ли хоть одно официальное письмо? Да, слава богу, вот оно — «Торжественное объявление соотичам». Константин наконец назвал присягу недействительной. Мишель тяжело вздохнул, потом поднял глаза на Лазарева, который так и не решился сесть при нем.
— Филька, бумагу и письменный прибор! — потребовал Мишель. — Лазарев! Ночевать здесь ты не будешь — ты нужен в Петербурге, каждая минута на счету. Бери моих лошадей и скачи дальше. А ночевать здесь тебе все равно негде, прости — нас много.
— Так точно, — покорно отвечал адъютант. Мишель быстро писал сопроводительное письмо брату. В нем он указал, что дальнейшее путешествие в Варшаву лишается для него всякого смысла и что он будет ждать указаний в Ниеннале. Письмо было готово. Мишель подумал и вычеркнул обычное обращение «Любезный Ника». Вместо этого он написал широким росчерком уже на конверте: «Государю Императору Николаю Павловичу, Самодержцу Всероссийскому, и прочая. И прочая».
9 ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА, СЕРЕДА, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, С. — ПЕТЕРБУРГ
Настроение при дворе постепенно менялось, только монетный двор жил своей собственной жизнью. Художники поднесли Марии Федоровне первый образец нового серебряного рубля с курносым профилем Константина. Царица, далеко отставив руку от глаз, внимательно изучила блестящую тяжелую монету и положила к себе в стол. В эти дни мать удивляла Николая. Она помолодела, в ее походке появилась легкость; Мария Федоровна чувствовала себя в центре событий, как 25 лет назад, после гибели Павла. Она упивалась вниманием — собственным горем и его государственной важностью. Только она чувствовала себя хозяйкой пустующего трона.
