Зимой, меся ногами снежную кашу по пути в школу, Марта отыскивала на карнизах ледяные сосульки, обламывала их и рассматривала сквозистые, тающие льдинки. Подолгу стояла у пруда, любуясь зеркальной поверхностью воды и заглядывая в глубину. Все блестящее и прозрачное наполняло ее душу щемящей болью: краски природы, усиленные блеском, восхищали ее, приводили в восторг. Сейчас мысли Марты блуждали: машина неисправна, из перчаточного отделения торчит какая-то ветошь, пахнет перегретой искусственной кожей. Рейнир сидит за рулем, и сама она, невеста другого, тайком едет куда-то с чужим мужем, — и в то же время душная, предгрозовая атмосфера чем-то настойчиво напоминала ушедшее и, казалось, забытое детство. Вот она стоит рядом с матерью у стола в меблированной комнате. Мама только что вернулась домой со службы, еще не успела снять пальто и шляпу. По дороге она купила большую неправильной формы бутыль пузырчатого стекла с утолщениями и вмятинами. То, что она купила и принесла домой такую вещь, было само по себе удивительно. Из горькой необходимости она всегда и во всем жестко себя ограничивала. Марта могла бы по пальцам сосчитать случаи, когда видела на худеньком лице матери счастливое волнение. Но в ту минуту больше, чем улыбка, поразил Марту жест, которым мама поставила бутыль на стол, передвинув ее несколько раз с места на место так, чтобы дневной свет проник сквозь стекло и заиграл тончайшими переливами зелени. Радостное возбуждение не помешало Марте перечислить все известные ей оттенки зеленого: светло-зеленый, темно-зеленый, изумрудный, травяной, оливковый, цвет морской волны, цвет речной волны, цвет липы.
— Скорее, яблочно-зеленый, — сказала мама, стаскивая заштопанные перчатки, и сдерживаемый смех заклокотал у нее в груди.
Марта облокотилась о стол и потянулась к бутылке, которая вопреки назначению казалась ей порожней.
— Разве яблочное вино зеленого цвета?
— Сидр? Нет, конечно, — ответила мама уже своим обычным рассудительным тоном, — сидр всегда желтый.
Волшебное сверканье зелени и желтизны в предгрозовом пейзаже внезапно померкло. Солнце исчезло.
Машина дернулась и стала. Попытки Рейнира стронуть ее с места ни к чему не привели. Он и Марта вышли из автомобиля, и пыльный смерч едва не сбил их с ног. Повернувшись спиной к ветру, они открыли капот. Юбка Марты развевалась, как сорванный с мачты парус, песок хлестал по шее и по ногам. Метрах в десяти от них, на верхушке холма, возвышался тополь, будто грозный восклицательный знак. Ствол скрипел, листва металась во все стороны.
