По утрам, до начала судебного заседания, судья Форд, усмехаясь, перебрасывал свежую газету стенографистке:
— Сегодня Кейли разглагольствует о питании и режиме для арестантов. Что ж, у людей потребность придумывать себе героя, — снисходительно говорил он. — Вот и находят героя, достойного их времени. — И мрачно добавлял: — Но, как бы то ни было, это крах моральных устоев.
От природы судья Форд был незлой человек. Он вышел из хорошей, влиятельной семьи. Его отец, один из крупнейших коммерсантов города, продал свой универсальный магазин и основал компанию. Судья Форд выражал надежду, что Кейли постарается больше не попадать в беду, но считал, что характер у него по самой природе своей мятежный и необузданный. И когда судье стало известно, что сенатор Маклейн, женские клубы, а также и мэр предложили кандидатуру Кипа Кейли в Комиссию по досрочному освобождению заключенных, он счел это издевкой над законом и порядком, которые чтил превыше всего на свете.
День за днем в зале суда, глядя в лица закоренелых преступников, он не раз вспоминал, как десять лет назад со скамьи подсудимых Кейли крикнул ему в лицо: «Не такой я, как вы! Не такой!» Охранники бросились к нему, потащили из зала, а он не унимался и все кричал на судью. Так что же в этом Кейли оказывает такое влияние на людей? Преступников с мутными глазами пугал этот особый интерес, который проявлял к ним судья. А судье хотелось узнать, может ли кто-нибудь из них так же, как Кип Кейли, воздействовать на людей. И желание видеть Кипа снедало его как тайная страсть, но, разумеется, он не собирался ей потворствовать.
В этот вечер он сказал жене, что пойдет пройтись, и вот очутился перед гостиницей «Корона». Люди входили и выходили, а он все стоял, смотрел на них и думал: «Двадцать лет назад такое было бы немыслимо. Люди стали чудовищно мягкотелыми. А какова молодежь! Все бегут посмотреть на этого каторжника, на то, как он зубы скалит. Может, и потрогать его хотят? О господи! Только взгляните на этих девчонок, послушайте их смех. Чего доброго, они пьяные. Разве такие могут во что-нибудь верить?»
Но все же он пересек улицу, миновал швейцара в синей униформе, вошел, остановился, прислушался. Потом вышел и опять остановился. «Что-то я озяб. Надо бы согреться», — сказал он себе, не спеша направился обратно и снова прошел мимо швейцара, и снова задержался под яркими огнями вывески, убеждая себя пойти домой. «Но я же не дал согласия на его освобождение, — оправдывал он себя, — мой долг проверить, что он тут делает». Судья вел себя как ребенок. Он еще раз прошел мимо швейцара, и тот приветствовал его, прикоснувшись рукой к шляпе. Теперь уж судье ничего другого не оставалось, как войти в вестибюль.
