— Стейнбек. — Голос у него был мягкий, приятный, лицо светилось искренним дружелюбием. Кип сразу проникся к нему симпатией.
— Босс велел привести вас в ресторан. И сперва с вами потолковать. Говорит, хорошую работу вам предлагает, а вы еще ломаетесь. — И Стейнбек засмеялся. Рассмеялся и Кип. — А чем плохо наше заведение? — спросил Стейнбек.
— Тут дело не в заведении, — как бы оправдываясь, ответил Кип, не желая, чтобы Стейнбек подумал, будто он имеет что-то против таких людей, как он. — Но если метрдотелем сюда возьмут меня, то заведение ваше действительно будет смахивать на зверинец. — Помедлив немного, он спросил: — Постойте, а вы знаете, кто я?
— Понятно, знаю. Вы Кейли.
— Так выходит, у вас тут всё бывшие герои ошиваются, вроде Билли-Мясничка, да старыми медальками позвякивают. Стало быть, и мне тоже придется свою медальку носить, арестантскую, да еще драить ее напоказ публике?
— Вон оно что, — протянул Стейнбек. Вынув из кармана горсть изюма, он подкидывал изюмину за изюминой и ловил их ртом. — Да плевать вам на это. Работа есть работа, разве не так? Я, к примеру, тренирую Дженкинсовых борцов. Я Страшила-Стейнбек, потрошитель. Если верить публике, я ребят наших и в пах пинаю, и глаза им выдавливаю, и уши отрываю, и руки ломаю. Выйду на ринг — зал улюлюкает. — Похожий на большого веселого ребенка, он улыбался от уха до уха. — А мне что? Мне платят, чтобы публике казался таким зверюгой. Ничуть это меня не трогает. Мне жену надо кормить, троих ребятишек. Оно вроде игры получается. Раз на хлеб этим зарабатываешь, отработай свое — и все дела.
Добрый нрав Стейнбека, его немудреное понятие о достоинстве, пожалуй, ничуть не страдали от шутовства, которым ему приходилось заниматься на ринге. Кипу стало стыдно: как он мог опасаться, что на него плохо повлияет обстановка в гостинице, где работает такой парень, как Стейнбек.
— Все зависит от того, как вот тут ты настроен, — сказал Стейнбек и постучал себя по лбу. — Хорошо ли тебе, плохо — все отсюда. Понятно?
Безграничная терпимость Стейнбека как бы распространялась и на Кипа. Да, он, Кип, бывший арестант, а Стейнбек — шутовской злодей, но это же одна видимость, только витрина. На самом деле они оба всего лишь двое подружившихся людей, которые вместе идут по коридору гостиницы и спускаются в ресторан.
Это был просторный новый зал, с отдельным входом из боковой улочки. В одном углу его громоздилась высокая пирамида сдвинутых столиков. Шла отделка стен и потолка, на котором маляры выписывали кистью дубовые балки, чтобы придать помещению вид старинной английской харчевни. Дженкинс сидел, откинувшись на стуле у эстрады в дальнем конце зала, и прослушивал исполнительницу блюзов. Певица, высокая женщина, то и дело капризно мотала головой и укоряла аккомпаниатора:
