— Кстати, — сказала Мать, — надо что–то решать с Мики. Пора уже все ему рассказать. Я не решалась без тебя. Знаешь, еще неизвестно, как он это воспримет. Мики привык, что все вокруг восхищаются им, обожают его… А тут появится маленький, и мы должны будем делить свою любовь. А вдруг он станет ревновать?
— Бог с тобой! Да Мики будет счастлив, уверяю тебя! Давай прямо сейчас и расскажем ему!
— А… как мы ему объясним? — разволновалась она.
— Да так, как есть.
— Хоть бы он там не выпросил у них щенка. — Оба посмотрели в сторону желтой шторы. — Нам еще только щенка не хватало на корабле!
Он снова помрачнел.
— Какая–то безвыходная ситуация! Ехать на последних месяцах — скверно, с грудным ребенком — еще хуже. Ей — Богу, лучше всего тебе было бы уехать прямо сейчас.
— Пожалуйста, не начинай сначала! И потом, ты забываешь: я должна спеть еще две «Богемы»! Кстати, Курье предлагал концерты в Генуе. Но я отказалась. У Курье началась истерика, когда я ему рассказала. Эта современная мода только тем и хороша, что можно до самых родов проходить и никто ничего не заметит. А звучу я потрясающе! Ты не представляешь себе! Как никогда! Вот как–то она так удачно подпирает мне диафрагму… Такое впечатление, что она мне сознательно помогает! Правда, маленькая, ты мне помогаешь? — обратилась она как бы в собственную свою глубину и привычно коснулась рукой того места, где задумчиво лежал на боку Зародыш. Он скользнул, подался вперед, поближе к ее руке, и несколько раз ткнулся в ее ладонь плечом и головкой.
— Вот! Вот! Ах, как жаль, что ты не можешь услышать! Она мне отвечает! Мы с ней все время разговариваем! Вот ты не веришь, а я тебе покажу дома! Спрошу у нее что–нибудь… Иногда я с ней советуюсь и делаю так, как она подсказывает!
— Сокровище мое! Ты меня просто пугаешь! — улыбнулся он растерянно. — Ребенок крутится оттого, что ему чего–то не хватает. Ты напрасно носишь корсет. Я всегда считал, что он вреден, и особенно в период беременности.
— Да разве это настоящий корсет — то, что мы сейчас носим!
— Не знаю, не знаю, — сказал он. — Во всяком случае, меня смущает, что плод начал шевелиться слишком рано.
— Ну и Мики рано начал вертеться!
— С Мики мы не знали сроков…
— Да, — улыбнулась она. — Наша девочка еще не родилась, а успела уже хорошо попутешествовать… А что ей еще предстоит!..
Крепко сомкнутый ротик Зародыша покривился. Он знал, что когда–нибудь из таких спазмов начнет получаться человеческая улыбка. Он вообще много чего знал — куда больше своих молодых беспечных родителей. Больше, чем ему самому суждено было узнать впоследствии, после рождения.
