— У нас еще вошки есть — похвастался самый маленький, лет пяти.
Омерзительные сироты снова зареготали.
Серега растаял в темноте с гадким Колькой, а стая вредных оборванцев протолкнула меня в маленькую пещерку, в которой горели две керосинки. Пацанов было шестеро. Самому старшему из них исполнилось на днях тринадцать. Это были очень странные дети, с недоразвитыми умами и с извращенными, состарившимися душами. Даже самый маленький из них, живой, ясноглазый, напоминал героя из сказки о потерянном времени. Меня с навязчивой заботой усадили на зловонное тряпье и стали разглядывать с любопытством, которое сложно было назвать детским.
— А почему вы не живете в приюте? — спросила я. Мне известен один такой — «Светлый дом». Его священник открыл — очень хороший человек. Там, должно быть, кормят, моют. Я вам адрес дам.
…! — сказал рыжий мальчик и все снова заржали. — Там учиться надо, и вообще, беспонтово.
— И чем же вы питаетесь? — тихо поинтересовалась я. — Неужели крысами?
— Всяким лохам ходы показываем. ГХХА — ХХХХХАА — ХА–ХА–ХА-ГХА–ГХААА–ХААА-ГХАААА–ХА–ХА-ХА–ХА–Хгы–гы ГЫ–ГЫ–ГЫ-ГЫ ХГА–ГАГЫ–гы–гы…
— На базаре шуруем, иногда сами дают, — признался самый маленький.
— Мы нормально живем, — захамил хрипатый, — в школу ходить — фигня одна! Лучше покажи сиськи!
Меня захлестнула волна ужаса и отвращения. Они всего лишь дети, — говорила себе я, пытаясь припомнить что–нибудь из университетских лекций по педагогике.
Прислушавшись к себе, я уловила интенсивные чужеродные импульсы, как будто кто–то пробивался в мой разум осторожными токами. Я погрузилась в странное ощущение и чудесным образом уловила череду связных фраз, настойчиво проникающих в сознание. Почувствовав на плече нежное поцарапывание, я бросила взгляд на крысу — ее глаза были источником этих токов. Она пыталась мне что–то сказать с помощью телепатии. Вначале с опаской, а затем все свободнее и смелее я стала произносить вслух втекающий в голову поток текста.
«Небо раздавалось сиреневыми трелями», — начала я, пытаясь засыпать словами пожар внушительного страха:
«Тени мраморных облаков орали на фоне бирюзовой бесконечности глубоко–голубую песню».
Дети замолкли в каком–то неопределившемся удивлении. Я продолжала:
«Солнце со вздохом тонуло в усталом море. Черви сладко икали от жирной и слишком питательной земли. Корни вбирали вечернюю прохладу.
Апорбогей отдыхал под дубом, облизывая жменю дикой смородины. Он погружал в нее язык, вылавливал несколько ягод и забрасывал их в рот, сверкая розовой жующей улыбкой.
