— А вы, матушка, просыпайтесь, нечего вам больше здесь делать.
И я проснулась.
* * *
— Подумай, погрузись в себя, что твое сознание считает адом? — доставал Впальтохин.
— Может быть, нас убьют, и мы отправимся к черту на сковородки?
— Ладно тебе, может, и не убьют.
— А если имелись в виду монеты средневековые?
— Знать бы где, а там разберемся!
В полдевятого в двери въехал картонный ящик. Конвой по–прежнему прикрывался пулеметом. Кроме домашних котлет с рисом и новой банки компота мы ничего не обнаружили и жадно набросились на еду.
Как только завтрак перекочевал в желудки, в дверь деликатно постучали, будто мы были вольны впускать или не впускать, кого вздумается.
— Да–да! — ответили мы в два голоса.
В комнату шагнула старушка — божий одуванчик, с белоснежной ваткой волос на голове. За бабулей показалось назойливое дуло, и дверь захлопнулась.
— Накушались? — спросила старушка с совершенно искренней заботой. Может еще котлеточек принести?
— Не надо, — неожиданно отрезал Впальтохин, изменяя своему традиционно зверскому аппетиту.
Старушка сложила губки в доброжелательную улыбку и аккуратно присела на горку хлама.
— Грязно здесь, — фыркнула она. — Когда–то тут помещался кабинет следователя НКВД.
Старушечье лицо задрожало. Ее слова прозвенели во мне как колокол, сон в какой–то степени стал сбываться.
— У меня внуки вашего возраста — Петенька и Коленька. Хорошие мальчики, один в институте учится, другой работает. Я как на вас смотрю — сразу внучков своих вспоминаю. И жалко так вас стало… Вы на меня не сердитесь, я много не могу сделать, разве накормить вкусненьким.
— Кто вы? — перебил Серега.
— Антонина Федоровна Безломова, Герой Советского Союза.
— Милая Антонина Федоровна! — начал Впальтохин — Мы против вас лично ничего пакостного не имеем. У меня тоже бабушка есть. И дедушка воевал. Я ваше поколение уважаю. Мы бы таких исторических катастроф ни за что бы не пережили. Но ответьте, будьте любезны — какого хрена мы здесь делаем?!!!
Лицо Сереги покрылось красными пятнами, а на лбу вздулись вены.
Старушка промокнула хрустальную слезку.
— Понимаете, — вмешалась я, — мы за сутки уже черт знает что понадумали. Даже представления не имеем, какая лежит на наших душах вина. Нельзя же так долго пребывать в неизвестности. С работы, наверное, уволили. Близкие беспокоятся. Что вам от нас нужно?
— Если хотите, это не я вас держу. Если бы не мое слово, они бы вас даже не покормили. И матрацы я из дому привезла.
