Стояла самая распутица, и хоть зима была и малоснежной, но дорога оказалась разбита и покрыта лужами из грязи и снежной крошки. Тем не менее экипаж, к удивлению Ганны, ни разу не застрял по–настоящему. Едва только кони начинали вязнуть, кучер залихватски свистел, рассекал воздух длинной пугой и экипаж рывком выскакивал из трясины и двигался дальше.
— Добрые у вас кони, и кучер добрый! — восхищённо заметила Ганна, которая не смогла сдержать эмоций после того, как карета преодолела особенно большую лужу.
Перчшинский лишь едва заметно улыбнулся, не удостоив Блиниху ответом, а молодой панич самодовольно кивнул:
— У нас всё такое — и дом, и экипаж, и кони!
— Я и говорю. Я таких отродясь не видывала! — рассыпалась в похвалах Ганна.
Впрочем, она и в самом деле была поражена роскошью экипажа — ей непременно казалось, что в таких каретах ездят только цари, короли и самые богатые шляхтичи. А раз так, то Перчшинский был птицей самого высокого полёта и Ганне светило немалое вознаграждение, если роды пройдут удачно. Конечно, всё могло быть и не таким радужным — в противном случае Ганне было бы несдобровать, но пока она гнала от себя мысли о возможных неудачных родах. К тому же успела выяснить у молодого панича, которому едва исполнилось восемнадцать, что для панны роды должны были быть уже пятыми, а четверо предыдущих были удачными. Всегда самыми опасными бывали первые роды, а тут Ганна, уверенная в своём опыте, рассчитывала на благополучный исход.
Молодой панич, в отличие от своего сурового и молчаливого отца, явно тяготился однообразием долгой дороги и успел рассказать Ганне и о себе самом, и о родовом поместье Перчшинских под Могилёвом.
— Наш род Перчшинских — один из самых древних шляхетских родов. Мы самому Сигизмунду Ягайле приходились родственниками. Во мне течёт королевская кровь! — пояснял Ганне заносчивый панич. — Гордись, хлопка, что ты к такому шляхетству едешь. На таких, как наш род, вся Речь Посполитая стояла!
«И вправду люди говорят, что нет на свете никого заносчивей и гонорливее ляхов, особенно шляхетского рода. Отец–то его молчит — наверное, не считает нужным со мной разговаривать», — думала Ганна, слушая похвальбу юного шляхтича.
Не доезжая до Могилёва, свернули в сторону. Где–то через час путники, наконец, въехали в имение, поразившее Г анну ещё больше, чем экипаж. Огромный, белокаменный трёхэтажный особняк, казалось, совершенно подавлял собой все окружающие постройки и в самом деле мог соперничать с самыми лучшими поместьями. Тут же появилось множество дворни. Замелькали факела. Одни распрягали лошадей, другие таскали вещи приехавших господ. Один из дворовых, выделявшийся среди других густой чёрной бородой, повёл Ганну в специально отведённый для неё деревянный флигель.
