— Считай, что закончили, если уж ты стала Хмырёвой женой! Поговорим о деле! Погоди минутку..
Лада принесла векселя, бросила их веером на стол вместе с распечаткой документов:
— Оказались липовыми бумагами твои векселя, мама!
— Не поняла?!
— Объясняю: векселя оказались просроченными и к оплате их не приняли, так что теперь ими можно обклеить стены, чтобы они напоминали о несбывшихся мечтах!
— Мне папа ничего не говорил.
— Он сам не знал, вот и не говорил. А надо было думать не только о стишках, но и о своих финансах.
— Ничего не путаешь?
— Ничего!
— Значит, тебя сейчас более всего волнуют деньги?
— И они тоже!
— Что ж, я готова поделиться той суммой, которая осталась у меня, но всех денег сейчас в наличности нет, так как большую часть я положила на депозит; хранить всю сумму дома, сама понимаешь, рискованно. Когда через три месяца закончится срок хранения, тогда я верну тебе твою часть, чтобы не терять проценты и не суетиться. Тебя это устроит?
— Устроит. Мы же разумные люди.
Ольга Сергеевна сходила к себе в спальню и, вернувшись, отсчитала Ладе двести тысяч, отдала половину долларов, спросила:
— Теперь ты довольна?
— Почти. Да, у нас еще дача есть, машина. Что с ними будем делать?
— Дачу можешь забрать себе, а на машину я написала доверенность Валентину Адамовичу. Он, кстати говоря, сейчас поехал в Москву, повез Якова Семеновича с дочерью в аэропорт.
— Какого Якова Семеновича?
— Подвига. Робинзона. Он на днях попал с инсультом в больницу, и за ним приехала дочь, чтобы забрать в Хайфу. Она к нам приходила, попросила Валентина отвезти отца в Шереметьево.
— Ну и дом у нас стал! Скоро весь Княжск тут будет тусоваться!
Ольга Сергеевна вздохнула и, не посмотрев на дочь, спросила:
— Еще вопросы будут?
— Пока нет.
Лада не хотела, но грубила матери, потому что в эти минуты жила одним желанием: всё сделать наперекор ей, даже назло, хотя и знала, что так вести себя нельзя. Нельзя, не спросив, не заглянув в душу, не попытавшись понять всё то, что заставило так поступить, предъявлять претензии даже постороннему человеку, а уж матери выговаривать — это и вовсе негоже. Но Лада сейчас ничего не могла с собой поделать и остановить кипевшую ревность, обиду. Она понимала, что поступила мерзко, сразу начав делёжку денег и укорив мать пропавшими векселями, вспомнив о даче, машине, о которых она прежде и не думала–то никогда, потому что ей было достаточно собственной квартиры, собственной машины. Всё так. Она понимала это, но ничего не могла с собой поделать и не знала, как выйти достойно из обидной ситуации. Единственное, что она придумала: это тотчас уйти, переночевать где–то в другом месте, лишь бы не видеть мать, не возобновлять с ней разрушающий душу и отношения разговор. И это решение, хотя и было принято в пылу душевного смятения, заставило вспомнить о Николае. Забыв в порыве обиды поблагодарить за обед, Лада прошла к нему и сказала:
