— Чего молчишь–то?! — спросила она, когда неопределенное молчание затянулось.
— На моем месте любой–каждый замолчал бы. Где жить- то будем?
— Я же сказала!
— А отец?! Он ведь житья не даст!
— Квартиру снимем, в общежитие уйдем! Да, кстати, о какой казенной койке ты упоминал?
— А ты разве ничего не знаешь? По местному телевидению показывали!
Лада посмотрела вопросительно и удивленно.
— Барак мой сгорел. Так что теперь я бомж. Спасибо, что койку в фабричной общаге дали! Тебе нужен такой муж?
— Нужен. А если отец моего будущего ребенка — бомж, как ты говоришь, то я пока далека от этого статуса и не по- зволю сделать нашего ребенка несчастным. Так и знай! — Лада откинулась на кресле, закрыла глаза и затряслась в плаче.
— Извини, не хотел обидеть, но ты действительно пойми меня и то положение, в каком я очутился.
— Понимаю и поэтому еще больше люблю! Поцелуй!
* * *
Пожар в Княжске почти никак не повлиял на настроение Самохвалова, хотя злорадство от всего случившегося нет–нет да прорывалось в душу. Ведь то, что он хотел сделать с Шишкиным, случилось без его на то разрешения. Совесть его была чиста. Лишь на другой день, когда Антон Тимофеевич находился в полусотне километрах от Княжска на охоте и стоял на номере, ожидая появления лосей, он вспомнил, что перед Новым годом в разговоре с начальником милиции обмолвился, когда зашел разговор о Шишкине, что, мол, этого кобла давно бы надо поджечь и по миру с сумой пустить! Самохвалов о том разговоре в тот же день забыл, а Гунько, видно, запомнил и принял как руководство к действию. Хотя теперь об этом не спросишь напрямую, но это, когда–никогда, а всё равно раскроется. Единственное, что Самохвалов не оставил без внимания, — это то обстоятельство, что, получив список погорельцев и увидев, что Шишкин жил в приватизированном жилье, внутренне обрадовался и подумал, что Бог есть, если он решил таким способом наказать этого нахала.
Все последующие дни, вернувшись с охоты, он и так и эдак обдумывал сложившуюся ситуацию, которую никак нельзя отнести к неразрешимой и неподъемной. Подумаешь, барак сгорел! Главное, что люди не пострадали. Поэтому Антон Тимофеевич относился спокойно ко всему, что происходило вокруг погорельцев, хотя и сразу не переживал особенно, давая карт–бланш Лаврику и не желая вмешиваться в его административную епархию. Так что это, считай, забытое дело, теперь другое не давало покоя.
Самохвалов более переживал и тревожился по поводу затянувшейся проверки, когда всё чаще приходили от Нистратова тревожные сообщения. Ведь проверяли не только финансовую деятельность, но и хозяйственную, докапывались до самой мелочи — вплоть до проверки приборов учета и контроля. Все эти дни Антон Тимофеевич не показывал явного беспокойства, а когда позвонил Нистратов и сказал, что его просили приехать, Самохвалов отправился к нему, никому не сказав о своем визите. Секретарь Нистратова аж подскочила на стуле, увидев Самохвалова, зачем–то испуганно спросила:
