— Смотри, сестрица, средство для стирки рубашек. Специально для воротничков.
— Я не стираю мужские рубашки.
— Тю-ю! Так тебя пора увольнять.
Пора. Я опять думаю только о ней. Леня сказал, чтоб сегодня я не надеялась: неудобно перед родней, нехорошо утомлять Елену, и, наконец, мы завтра утром уезжаем!
Набредаем на мебельный магазин. Я его вымечтала взамен визита. Бэла хочет показать Жене один диванчик… Я хочу купить стол и кресло. Женя с Бэлой спасают Ленин карман: стол дороже и не войдет… Все останавливают выбор на кресле. Мне не нравится расцветка. Но другой нет. Я диктую адрес Елены.
В этот раз не пришлось долго ждать. Мы улетели в Эйлат в воскресенье, а в понедельник она уже села за письмо — первое, которое я получу в России.
Дорогие Ирина и Леня!
Уж сколько дней живу впечатлениями от вашего визита. Мои подружки — и те ахают: «Ах, какая пара! Какая пара! Так это Ваши родственники?»
«Да нет, ученики, только давнишние».
«И они Вам совсем–совсем не родня?»
«Да нет, просто я их учила».
А про себя думаю: «Вот так учила, вот так любимые ученики, а сама даже не знаешь, на кого Иринка училась, выучилась и сейчас учит!» Но, ей–богу, Ирина, это только мое неумение представить вас с Леней хоть в чем–то порознь. Вместе всю «сознательную жизнь»: в одной школе, в одном классе, на одной парте, в одном вузе… и, конечно же, на одном факультете…
Кресло уже вовсю в работе: вчера примчалась поздно вечером Ася, «чтобы поглядеть», покачалась, уселась в нем смотреть телевизор, да так и заснула (она частенько у меня ночует). Читаю Зайцева в кресле. Чудо! (и то, и другое, т. е. и Зайцев, и кресло). Но я‑таки хочу его все–таки модернизировать, вернее, ретроировать: уж очень ярко–молодежное для моей убогой кельи. Так я куплю какую–нибудь тусклую попону, а из того хвостика, что удлиняет его спинку, сделаю подушечку для ног в тусклом же чехольчике. Останется только разучить романс старой графини в «Пиковой даме» — и картина будет завершена.
А о Зайцеве я никак не думала, что это такой же «неспешный» писатель, как и Диккенс, и Аксаков — и все мои старые, добрые, любимые. И читать его надобно, конечно же, в кресле!
…Уж два раза сидела на той желтой скамейке, где мы сидели втроем.
Ваша Е. Н.
Теперь уже я не успевала отвечать, Е. Н. писала и мне, и Зое. Зоя хранила ее письма в своей коробке с наклейками, камушками, ракушками — после ремонта все это исчезло.
Дорогие Ирина и Леня!
Боюсь быть назойливой — лезу с «внеочередным» письмом, но еще больше боюсь быть неблагодарной.
