Мы примостились за столиком уличного кафе.
— Как хорошо с тобой, — сказала я Жене. — Сейчас и правда редко с кем хорошо.
Мимо прохаживались отродоксы в черных шляпах. Я нигде не встречала столько мужчин с пустыми руками, они беспечно размахивали в такт ходьбе, как дети на стуле болтают ножками, и походка у них была чуть подпрыгивающая, как у Левушки, увлеченного разговором. Кто был один, кто с собеседником, кто с сыном, очень многие — в окружении сыновей. Пошел дождь, и все шляпы на набожных головах вдруг оказались в прозрачных пакетах. Женя объяснила: от Бога не закрываются зонтиком, шляпу жаль, а про пакеты в Писании не сказано.
Я ведь писала, что обязательно приеду. Женя провожает нас на такси. Бэла права: этот райончик лучше. Здесь есть и деревья, и дворик. Я сразу вижу ее, выбегаю. Она прогуливается вдоль дома с какой–то старушкой, а я бегу к ней сбоку по дорожке. Она так согнулась, что кажется: катит коляску. Это глупо, никакой коляски нет, она опирается на палочку, но именно так я помню первый миг: Елена Николаевна катит детскую коляску. Я подбегаю, она наконец поворачивается, с запаздыванием понимая, что это я. Уже подошли и Женя, и Леня, дрожащим голосом я представляю ей Женю, мне хочется, чтоб они друг про друга все поняли, Елена Николаевна смотрит растерянно: «Погоди, погоди, Иринка, не части…» Я оцениваю ее шансы понравиться и досадую, что она покрасила волосы хной. Я досадую из–за всего: что Женя, не чувствуя, какой человек рядом, сразу возвращается в такси, что у Елены Николаевны столько морщин и что она может оставаться спокойной.
— Ну что, пойдем сначала в мои хоромы? Дайте, дайте я на вас посмотрю. Алла Борисовна, это и есть мои гости.
Она отпускает Аллу Борисовну, берет Леню под руку. Я все еще досадую. Е. Н. одета по–учительски, в коричневую юбку и крепдешиновую блузку — все бы хорошо, но цвет юбки подчеркивает рыжую проседь. Я привыкла, что ее волосы серебрятся, я ожидала, что она будет прямой и легкой, как Фимины прыгуны в высоту. Ее ноги обуты в белые тапочки со шнуровкой. Я замечаю, как деформированы суставы, я изучала механику ходьбы: прямой угол между голенью и стопой, угол почти не меняется, суставы почти не работают, ей действительно трудно.
— Погодите, погодите, не так быстро…
Мы заходим в подъезд. Он попросторнее Фиминого, но все равно: это ненастоящий подъезд — не такой, как был у нее в Перми, не такой, как был у Фимы в Киеве. Унылый лестничный пролет, как в блочных домах, как в дешевых пансионатах — такой, наверное, был в общежитии в Кокчетаве. Правда, здесь чисто и лестница пологая, ей удобно, она держится за перила. Большие окна, вернее, стеклянные стены. Дверь открывается простым ключом, мы заходим…
