Марина — редкая женщина. Во–первых, она удивительно красива. Во–вторых, так молода, что хочется считать ее девочкой. В-третьих, она скромна и целомудренна. Майоров все дни напролет рисует дома, а она читает ему вслух. Читает и прозу, и поэзию, стихи моего Лени Марина учит наизусть, и никто не знает их столько, даже сам автор. В какой век ее поместить и в какую профессию, думаю я и скатываюсь к киношной банальности: молодая католическая монахиня редкой красоты.
Мне не нравилась Чмутовская шутка про пиписечки, такие шутки смешили меня в пять лет. Но строгая шейка Марины… ее стоячий воротничок… блокнот и руки прилежной ученицы… Это английский. Это просто английский. Пусть будет стыдно тому, кто об этом дурно подумает.
Мистер Пьюбис наконец догадался, о чем речь, и выкрутился, как сумел: рассказал детям про Урана и Гею, про отрезанные гениталии и оплодотворение Земли. Он размахивал энциклопедией, бормоча про секс и духовность.
— И когда у девочек уже начались менструации, а у мальчиков поллюции…
Едва дождавшись перемены, подростки ринулись из класса. Мы с Мариной остались на местах, Чмутов закружил рядом.
— Ну, что, матушка? Вот ведь как быват.
— Нам звонила твоя знакомая. Эта модель, — упрекнула Марина.
— Красивая девка. Ты никак ревнуешь?
Марина дернула плечиком. Чмутов встрепенулся.
— Маринушка, ты какой год замужем? Давно пора друг другу–то изменять.
— Ну, тут мы не найдем общий язык, — она уверенно улыбнулась.
Чмутов поскучнел и ушел курить.
Второй час был гораздо интереснее. Учитель кланялся в пояс, махал руками и стучал указкой. Говорил он только на английском, объяснял происхождение слов, заставлял искать рифмы, синонимы, подбирать звуковые ассоциации. В радости хлопал себя по лбу, в отчаянии опрокидывал стулья. Он знакомил с каждым новым словом, давал с ним подружиться, подергать за хвост и поссориться. Теперь я завидовала детям. Я хотела бы так учить язык или чтоб дочь моя так учила. Бог с ними, с шутками про мистера Пьюбиса, мне всегда хотелось учить язык…
— Ну, что — спросила я у своей Зойки по окончании представления, — будем переходить?
Она замешкалась.
— Надо еще посмотреть.
— Конечно, конечно, — замахал руками директор, — приходите, смотрите, сколько хочется.
Я поняла, что он любит, когда смотрят. Мимо проплывал Чмутов, остановился рядом с Мариной, провел ладонью по волосам, завел глаза и произнес грудным голосом, перевоплощаясь в гогеновскую таитянку:
— А-а, ты ревнуешь…
