Как только, с чем только и куда только с той поры мне не приходилось передвигаться по Свердловску! С санками, лыжами, Зоей и Машей в переполненном грязном троллейбусе, с Диггером в наморднике, с костылями для Лени, в намокающих валенках, с флюсом, с бабушкой в скорой помощи, цветами в такси, клещом за ухом, с анализами, тортом, байдарочными веслами, с умирающей черепахой, гуманитарной помощью, с ожогом живота, платьем для утренника, фанерой в кузове, мешком раствора в багажнике иномарки. И в красивой шубе, и в дорогом макияже, с солидным мужем, в перекрывающих друг друга облаках французской парфюмерии… Одного только не было в моей свердловской жизни: просто так, куда глаза глядят, с подругой, с приятелем, а еще лучше одной, растворяясь в толпе, как в Москве, как в Париже…
— Ну как же, Иринушка, ты на меньшее не согласна, тебе Париж подавай! — Он приехал из районного городка, для него когда–то, наверное, и Свердловск был Москвой.
— Что же делать, Игорь, если здесь я только фукцирую.
— А это, ласточка, кто как себе выбирает. Так живешь — значит, хочешь так жить. Как так люди живут, будто смерти нет вовсе!
Тему смерти я с ним обсуждать не люблю. Темы я обсуждаю с Майоровым.
— Знаешь, Андрей, — сказала я как–то ночью, свернувшись в кресле, — даже если б мы захотели друг друга и ты не был бы православным, не смотрел бы, что Леня — твой друг, что ты женат, и я бы на это не смотрела, нам секс ничего бы не дал. Согласен?
— Скажи, почему.
— А о чем бы мы говорили после, шептались, смеялись — после первого раза, когда можно наконец не таиться, в тот момент, самый лучший, когда в фильмах закуривают…
— Да, пожалуй. У меня ведь телефон на подушке.
Теперь нашей темой стал Чмутов — стал потихонечку, невзначай, я исподволь его поругивала, чтоб Майоров хвалил, и улыбалась, заслышав его имя.
— А-а, ты тоже подсела на Чмутова, — догадался однажды Майоров, — и Фаина его постоянно снимает.
Фаинка сняла про Чмутова несколько передач, и теперь Чмутов сам пытался снять Фаинку, Чмутов делал ей очень конкретные предложения, но она была смолоду сыта своим режиссером, компостировавшим в трамваях комсомольский билет и разгуливавшим по городу в зеленых колготках. Я пыталась исподволь втолковать это Чмутову. Он быстро вычислил наш телефонный треугольник.
— Полтора часа с Фаиной, я засек, — говорил он мне вместо «але, Ирина». — Мы с Майоровым вас застукали.
Он читал мне по телефону стихи, много стихов, пропевал каждый звук, любовался словом. Он любил то, что читал,
