Я ищу место для письменного стола. Сменить квартиру? Продать пианино? Квартиру жаль, и не получается, пианино тоже немного жаль… Тема жилья становится темой неудачи, звучит нудно и порождает еще худшую медицинскую тему.
— Это от перегруженности земным, материальным, — объясняет Лариса, — если не выполняешь своего предназначения на земле, начинается конфликт души и тела.
Она давно развивалась, тревожная медицинская тема, лишь однажды прорвавшись форте, когда меня ранило в политической борьбе. Это было год назад, когда Леня возглавил предвыборный штаб и дни выходных в нашем календаре почернели: театры, покупки, праздники — все было отодвинуто на после выборов.
— Леня, ты знаешь, сколько лет исполняется Маше?
— Да.
— Что да?
— Знаю, сколько лет исполняется Маше.
— Сколько?
— Что сколько? — он научился спать стоя, с открытыми глазами.
— Скажи, сколько лет исполняется Маше.
— Мне что, мало за день вопросов задают?
— Леня, Маше исполняется шестнадцать лет… Ты слышишь меня?
— Слышу.
— Ну и что?
— Больше торжественности, пожалуйста, больше пафоса… Дай мне спокойно умереть.
— А ветеранов поздравлять у тебя сил хватает.
— Да.
— Что да? Леня, ты же спишь! Скажи, что да?
— Сил хватает. Что ты меня мучаешь?!
Воскресенья окончательно исчезли из нашей жизни, и мой организм, упустив ритм и тональность, начал фальшивить. С детства, сколько я себя помнила, воскресенье представлялось мне нотой «до», началом первой октавы, серединой клавиатуры, опорной клавишей напротив замочка. Замочек этот никогда не запирался, и мне казалось, что металлическая заплатка на лакированном дереве просто указывает на главную клавишу. Мне нравился английский счет дней недели, нравилось, когда дни начинаются с воскресенья: санди–манди–тъюзди–вэнзди… до–ре–ми–фа–соль–ля-си. В воскресенье папа натирал всем лыжи, покупал шоколадку, и мы с Лариской, мамой и папой шли кататься в лес, а когда зима кончалась, шли в гости к родственникам, в кино, на выставку или загорать на речку. Воскресенье было тоникой до–мажора. И даже в моей взрослой жизни, когда неделя могла обернуться минором, натуральным иль мелодическим, чтоб ни случилось в субботу — бемоль, бекар, — она всегда разрешалась в тонику, жизнь уподоблялась гармоническим колебаниям.
Утомительное предвыборное разыгрывание, слишком длительная настройка, игра без ритма и без тональности рассинхронизировали мою жизнь. Беспрерывная хроматическая гамма сбила циклы, испортила сон, породила аллергию и аритмию. Я ждала, когда все закончится, войдет дирижер, взмахнет палочкой и тогда…
