— Каким я был? — спросил он, протирая тарелку коркой хлеба. — Добрым или злым? Жестоким? Завистливым? Вспыльчивым?
Сыновья, уткнувшись в тарелки, угрюмо ковыряли фаршированную рыбу, а жена с матерью, которые вновь, как до его возвращения, не смотрели друг на друга, молчали, пережевывая свои мысли. Андрей чувствовал, что родные тяготятся им, а их жизнь, встревоженная его возвращением, словно пруд брошенным камнем, затягивается обыденной суетой, и в днях, расписанных до последней минуты, ему нет места.
— Бабником? Азартным картежником? Обжорой? Пустомелей? Неудачником? Самодуром? Подонком? — отложив вилку, повысил он голос.
— Мы тебя любили таким, каким ты был… — сказала жена и, спохватившись, поправилась: — Какой ты есть.
— Каким?! — вскричал Андрей. — Каким я был? Равнодушным? Страстным? Безмозглым? Хитрым? Ненадежным? Смешным? Опасным? Я ведь ничего о себе не знаю, словно я сам себе чужой!
Родные переглянулись, а мать, встав из–за стола, стала убирать тарелки. «Память может вернуться, а может не вернуться никогда, он может вспомнить все, что было до травмы, а может забыть, что происходит с ним сейчас…» — пожимая плечами, говорил им врач, и, глядя в его вязкие, выцветшие от пустых снов глаза, родные чувствовали неприятный холодок, сбегавший по спине.
— Ты был хорошим мальчиком, — проскрипела мать, как несмазанная телега.
— Я просто хочу вспомнить, — Андрей спрятал голову в ладони. — Хочу вспомнить, каким я был, что чувствовал, что думал, о чем мечтал, чего боялся, что ненавидел и что любил?..
Оглядевшись, он увидел, что остался один за столом, а мать, бормоча под нос его имя, моет посуду, ссутулив острые плечи.
В тесной рыбной лавке толпились покупатели, тыча пальцем, выбирали камбалу, а торговка, разгребая красными руками куски льда, доставала рыбину, поглаживая ее по блестящим бокам, и подносила к носу. Увидев в окне Бродова, женщина сняла заляпанный фартук, скомкала его, бросив на пол, и, не обращая внимания на покупателей, вышла на улицу.
От нее нестерпимо несло рыбой, от рук, от волос, от платья, а изо рта пахло соленой мойвой, и когда она прильнула, поцеловав в шею, Андрей, поморщившись, отвернулся. Выудив из кармана мелочь, торговка купила в ларьке две бутылки пива, которые открыла зажигалкой, и протянула одну Андрею.
— Я знала, что ты придешь, — причмокнув, сделала она большой глоток.
Молча они свернули к невысокому кирпичному дому, заросшему яблонями, стучавшими в окна кривыми, тяжелыми ветками. Торговка жила на первом этаже, в тесной, неубранной квартирке, в углах которой, запутавшись в паутине, пылились ее девичьи мечты. Сбросив туфли, она забралась с ногами на постель, выставив потрескавшиеся пятки.
