— Что в этом хорошего? — спросил Василий.
— Дело в том, что Дурак — это Марди Грасс.
— В каком смысле?
— В том смысле, что может стать любой картой. Или, ты играешь в три листа? А не играешь, так все равно запомни:
— Идет ко всем мастям.
— Так, так, так.
— Вспомнил?
— Если и вспомнил, то только в исторической памяти, а так пока еще не пойму, какая в этом для меня выгода.
— В общем, так, ты запомнил мой, точнее моё имя?
— Вильям наш… дальше забыл.
— Хорошо, щас придумаем псевдоним, который тебе легко будет запомнить. Ты из рабочих или из крестьян?
— Я инопланетянин.
— Шутки пока не уместны, говори правду.
— Если бы я ее знал, сказал бы точно, тем более тебе, друг.
— Ты любишь шарикоподшипники?
— Не то, чтобы да, но больше…
— Хватит, хватит демагогий, скажи лучше просто:
— Кто тебе больше нравится в серпе и молоте вместе взятых, именно серп, или только молот?
— Молот.
— Чем?
— Он тяжелее.
— А чем это лучше?
— Тут опять компания начинается по сдаче металлолома, его сдам — сразу зачет, а так серпами таскай — не натаскаешься.
— Зачем ты эту хренопасию плетешь?
— Ладно, тогда: серп. Хотя нет, я больше не хочу на деревню к бабушке.
— Значит молот, да?
— Естественно.
— Вот. Если тебе это имя ближе, то и зови меня тогда: Шарико-Подшипник.
— Это слишком сложно, я не запомню. Может просто как-нибудь.
— Как?
— Ну, токарь, или слесарь.
— Пусть будет токарь.
— Пусть. И значится: Вилли Токарь.
— Не надо светиться, токарь-мокарь, могут подумать, что ты немец.
Просто:
— Вилли Токарев.
— Хорошо, это я запомню. Как грится:
— Эх, хвост-чешуя! Не поймал я ничего.
— А при чем здесь это?
— Я имею в виду, если спросят, отвечу: я иво не знаю.
— Вот это правильно. Мистификация — главное оружие пролетариата. И значит, повтори, как ты меня узнаешь?
— Эх, хвост-чешуя… щас-с. Токарев Вильям.
— Не надо никаких Вильямов, могут подумать — Шекспир, а их много — я:
— Один.
— Вот ты и прокололся, мил человек, — подумал Васька. — Значит это Нин.
Но когда он приготовился и пришел на бой, то нигде не увидел ни Нина, ни писаря.
— Одно слово — Фрай — Человек Невидимый, — подумал Василий, и как раз пригнулся, чтобы пролезть под канаты. Он даже не обратил на это внимания, мол: — По барабану, канаты — так канаты — то же татами только без мягкости. И точно: обули в перчатки.
— Боишься? — спросил секундант. Васька хотел ответить:
— Сам ты боишься, — ну, как обычно, когда нет времени на долгие размышления. Тем более, он заподозрил, что секундант — это Нин, хотя и узнать было бы невозможно. Он и не стал пытаться.
