А за окном, всё нарастая, выл
Сирен огней сиреневых шакал,
И плыли звёзды запахом женьшеня,
Не убывал ревущей стаи пыл,
И с репродукции стенной Шагал
Тренировал моё воображенье.
Не можем мы никак освободиться
От плена струн и магии смычка,
А звука разнопряная корица
Осыпалась. От тонкого клочка
Бумаги разлинованной воспряла.
Так снимем шляпы, сбросим одеяла —
Не время богохульствовать и спать!
Ах, впрочем, нам мучительны «Ла Скалы»
И как–то больше по сердцу вокзалы,
Милей виолончелей — рёв гудков.
От перетрелей флейт разит зевотой,
И ближе трупной партии фагота
Нам сочный запах собственных носков.
Эта жизнь — суета. Пусть на нас сэкономят патроны.
От сапёрных лопаток уже не болит голова.
Алый флаг растоптать, но дерьмо, расползаясь по тронам,
Будет снова трепать кровяные свои жернова.
Это место — притон, так не стоит менять декораций.
Нет фанфар, и при том наш суфлёр, как индюк, пропотел.
Только Гамлет вскричал — «Эй, послушай, любезный Горацио,
Что за старая блажь выводить мудрецов на расстрел?»
Нам не нужно свободы — она, как публичная девка,
Так доступна для всех, только плата уж не по плечу.
Питекантропов рожи застыли у верного древка,
Им за нас стопку водки нальют, ну а прочее — чушь.
А кто–то, стукнув дверью, выйдет вон,
Не распростившись, не сказав спасибо,
И махом перережет телефон,
Ну ладно, хоть не горло. Встанет либо
Из–за стола. Или шмыгнёт в постель,
И скажет: «Пас», когда игра в разгаре,
И настрочит убогий пасквиль–хмель,
Подагрою ужа — занозной твари.
И всхлипнет свет в его чужом окне,
И за столом его иссякнет ужин,
И кожицею тень по всей длине
Стены сукровится свекольной лужей.
И будет прерван наш триумвират,
Где третий умер и слова в рассрочку.
Подарит мне сорочку, как подстрочник,
Перед отъездом мой любезный брат.
Тело топнет вязко
В твоём халате…
Отчего развязка
Всегда некстати?
Отчего так: раз, и
Пришла обида,
Почему нюансы
Ушли из вида?
Где–то блещут Альпы
Чинно–жутки,
И срывают скальпы
Чингачгуки,
И лакают виски,
Носят блузки,
И берут сосиски
Без нагрузки.
А у нас в России
Всё без экзотик,
Мы давно сносили
Японский зонтик.
И до самых пенсий
Сидим в сортире,
Распеваем песни —
Три–четыре.
Я ни на йоту не подвинусь
В лизольном мареве палат.
Что за почётная повинность? —
Ведь я ни в чём не виноват!
И распластавшись, аж сам блея,
Ужом ползу из–под неё.
Ужо мне ваша ассамблея!
Я не сменю исподнеё.
